II
Городовые очистили площадку от посторонних. Помощник
пристава, околоточный врач, швейцариха и понятые вошли в квартиру, особенно
осторожно ступая. В ту же секунду полицейские шинели с разных сторон отразились
в зеркалах ярко освещенной гостиной, так что один из городовых даже попятился в
удивлении назад. Дарья Петрова еще раз ахнула при виде трупа, но уже больше из
приличия – теперь она боялась не тела, а полиции.
Господин в золотых очках лежал на спине, слегка повернув
набок голову. Это был невысокий, хорошо одетый, довольно полный человек, лет
пятидесяти, с серым лицом, которое выражало не то ужас, не то физическое
мучение. Глаза у него были странно большие, выпученные. Из полуоткрытого рта
виднелись желтые зубы. Помощник пристава, веселый, крепкий, жизнерадостный
человек, вздохнул и кивнул головой врачу, предлагая ему заняться трупом. Привычный
врач опустился на колени перед умершим и стал его осматривать.
Стены большой, высокой гостиной были почти сплошь заставлены
высокими зеркалами; пол выстлан красным, местами выцветшим ковром. Мебель
состояла из красных плюшевых кресел и мягких широких диванов с множеством
шелковых и бархатных подушек. На потолке тоже было большое круглое зеркало,
отражавшее расположенную под ним широкую, низкую кушетку. У одной стены
находилось механическое пианино. Круглое зеркало на потолке было обведено
зажженными лампочками. Много ламп было и по стенам, но они не горели. В углу на
столе, покрытом пыльной бархатной скатертью, стояли бутылки, стаканы, тарелки с
виноградом и печеньем. Помощник пристава подошел к выключателю и на мгновение
потушил лампы. В комнату пробился свет начинавшегося утра. Врач недовольно
оглянулся. Дарья Петрова тяжело вздохнула. Помощник пристава снова зажег лампы.
– Ты, баба, как тебя? Сколько комнат в квартире? –
сурово спросил он швейцариху.
– Две, ваше благородие, спальня и гостиная, да еще
ванна, горячая вода с утра до вечера, – ответила поспешно швейцариха, по
привычке выхваляя квартиру, точно для сдачи ее внаем. – Да еще
ватер, – добавила она застенчиво, видимо щеголяя этим словом. – Две
комнаты, вот тут спальня ихняя… Пожалуйте…
Околоточный отворил дверь в другую комнату и зажег в ней
свет. Спальня с нетронутой постелью была значительно меньше гостиной. Пристав,
околоточный и Дарья Петрова прошли в нее, оттуда в уборную, в ванную, и снова
вернулись в гостиную.
– Ну, что? Как скажете: медико‑полицейское или судебно‑медицинское? –
спросил помощник пристава.
– Нужно вскрыть тело, – ответил врач. –
Следов борьбы на теле не видно, однако отравление очень вероятно. Но до
вскрытия ничего точно сказать нельзя. Необходим, конечно, химический анализ
этого, – добавил он, нюхая жидкость в одном из стаканов.
– А может быть, самоубийство или просто разрыв
сердца? – спросил околоточный, с усилием выговаривая слова.
– Не похоже, не думаю… Обстановка не такая, как при
самоубийстве.
– Ну, нет, это не самоубийство! – сказал помощник
пристава. – И по лицу видно, что убийство. Ясное дело, подсыпали яда…
Здесь кроме него был еще кто‑то… Эй, ты, баба, пожалуй сюда. Так тебе фамилия
жильца не известна?
Дарья Петрова рассыпалась в запутанных объяснениях. Жилец снял
квартиру с месяц тому назад, оставил ее за собой, приезжал изредка с женщинами
и с господами, отворял двери своим ключом, оставался обыкновенно до полуночи.
Она заходила по утрам убирать комнаты. Дарья Петрова все сбивалась на то, как
она испугалась, заметив свет в окнах и потом найдя труп. Фамилии жильца не
знала.
Помощник пристава и околоточный хмуро ее слушали. История
эта была им неприятна. Они прекрасно знали, что квартира № 4 сдавалась,
большей частью посуточно, господам, которые туда приезжали с женщинами, не
сообщали своих имен или сообщали ложные имена и не прописывались в участке.
Происшествие в квартире с непрописанным жильцом грозило и служебными
неприятностями, и потерей доходной статьи.
– Сами изволите знать, какая квартира, ваше благородие, –
значительным тоном говорила Дарья Петрова.
– Так не знаешь, как звали жильца? – еще строже
повторил помощник пристава. – Не прописала?.. Ну, с тобой еще об этом
будет разговор, – угрожающе проговорил он. – Иван Васильевич, вы всем
сообщили по телефону?
– Так точно, и следователю, и товарищу прокурора, и в
сыскное.
– Опять же ждать их по обстоятельствам дела нельзя.
Обыск можем произвести и сами. Обыщите его, голубчик. А я буду писать протокол.
В карманах умершего человека нашлись носовой платок без метки,
золотые часы «Лонжин», портсигар, бумажник с семьюдесятью рублями и в жилетном
кармане немного мелочи рублевыми бумажками и марками военного времени. Больше
ничего найдено не было.
– Вот так задача, – сказал угрюмо
околоточный. – Ищи теперь, кто таков…
– Найдут! – уверенно ответил помощник
пристава. – А в ящиках стола ничего нет?
Он приподнял скатерть и, просунув руку под стол, с трудом
отодвинул тугой ящик. В ящике не было ничего, кроме сора по углам. Но в
спальной в шкафу помощник пристава обнаружил кое‑какие вещи, особого рода
фотографические карточки.
– Ах ты… – сказал он с удовольствием, давая себе
волю. – Иван Васильевич, полюбуйтесь!..
– Должно быть, из Парижа? – заметил с любопытством
околоточный. – Только в Париже такое выдумают.
– Нет, не говорите, и у нас теперь это хорошо
работают, – ответил помощник пристава.
|
