 Увеличить |
Предисловие к первому
изданию
Замечания политического характера в предисловии к роману –
дело довольно необычное. Они, однако, могут оказаться и небесполезными. Меня
упрекали «левые» (впрочем, далеко не все) в том, что я будто бы в ложном,
непривлекательном виде изобразил ту часть русской интеллигенции, которая
особенно тесно связана с идеями и делами Февральской революции. Упрек кажется
мне неосновательным. Думаю, что и в наименее привлекательных действующих лицах
романа я, как мог, показал хорошее и дурное в меру – в соответствии с правдой.
Может быть, я ошибаюсь, и мне это не удалось. Но какую бы то ни было степень
злостности в изображении той или другой части нашей интеллигенции во мне
предполагать было бы странно. Никаких обличительных целей я себе, конечно, не
ставил. Наше поколение было преимущественно несчастливо – это относится и к
радикальной, и к консервативной его части.
Упрекали меня и за «мрачность тона». Я выбрал мрачный сюжет
– право каждого писателя, для нас теперь особенно естественное: очень трудно
требовать большой жизнерадостности от людей, испытавших и видевших то, что
испытали и видели мы.
Скажу еще о другом. Некоторые читатели говорили, что я, под
псевдонимами, изобразил в «Ключе» действительно существовавших (или даже
живущих ныне) людей. Это легко было предвидеть: всякий роман из современной
жизни может вызвать подобное предположение, на мой взгляд, оскорбительное для
автора. В «Ключе» не раз упоминаются имена людей, всем известных (Короленко,
Милюков, Дурново, Горький, Плевако и другие). Я решился на это не без
колебания, опасаясь налета «фельетонности» и «публицистики». Но в кругу,
который выведен в моем романе, в разговорах, которые там велись, имена
знаменитых современников произносились беспрестранно, и мне казалось, что
именно отсутствие этих имен было бы грехом против житейской правды романа.
Отсюда, полагаю, чрезвычайно далеко до изображения в беллетристической форме
под ложными именами живых людей. Такой прием я считал бы весьма сомнительным и
в художественном, и в моральном отношении. Между тем мне неоднократно
приходилось слышать (вдобавок всегда по‑разному), «с кого писаны» Горенский,
Браун, Кременецкий, Федосьев и другие действующие лица «Ключа». Один критик
заявил в журнальной статье, что в Федосьеве я портретно изобразил Белецкого,
главу департамента полиции. Что на это ответить? Всякий, кто дает себе труд –
не говорю, прочесть, но хотя бы пробежать известную записку С. П.
Белецкого («Материалы Следственной комиссии»), может убедиться в том, что никакого
сходства между ним и Федосьевым нет. Добавлю в качестве курьеза, что мне
называли п я т ь адвокатов, с которых будто бы писан (и
тоже «портретно») Кременецкий. В этих указаниях нет ни одного слова правды.
Единственное невымышленное действующее лицо «Ключа» (Шаляпин)
н а з в а н о с в о и м и м е н е м.
Автор
Ноябрь
1929 года
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Смерть жильца квартиры № 4 обнаружила крестьянка Дарья
Петрова, швейцариха, как все ее называли в доме, где она исполняла обязанности
своего мужа, в прошлом году взятого на войну. Выйдя в шесть часов утра на
крыльцо с ведром, тряпкой, щеткой и фонарем (еще было совершенно темно), она
вдруг с испугом заметила, что два окна квартиры № 4 ярко освещены. В
квартире этой никто не жил. Пожилой господин в золотых очках, который снимал ее
уже почти месяц, никогда не оставался в ней до утра. Швейцариха – она потом
долго с гордостью рассказывала, что сердцем сразу почуяла недоброе – поспешно
поднялась на цыпочках по темной лестнице, зачем‑то волоча за собой щетку; но,
не дойдя до второго этажа, растерянно сбежала вниз, позвать кого‑нибудь из
мужчин. Однако мужчин взять было неоткуда – еще и прислуга спала во всем доме.
Дарья Петрова снова выбежала на крыльцо, еще раз торопливо взглянула на
освещенные окна, затем, собравшись с духом, поднялась па цыпочках к дверям
квартиры № 4 и стала слушать. За дверью ничего не было слышно. Это немного
успокоило швейцариху: она подумала, что, должно быть, господин в золотых очках
был здесь вечером и, уходя, забыл потушить свет. Она постучала, сначала робко,
потом громче. Никто не откликался. Дарья Петрова вытащила из кармана связку
ключей, отыскала в ней небольшой ключ, придерживая связку, чтоб не звенела,
осторожно отворила дверь и, тяжело, неслышно дыша, вошла в переднюю, выставив
вперед правую руку с ключами. В передней было темно, очень тихо. Чувствовался
легкий, странный запах. Дверь в гостиную была притворена; из щелей над дверью и
по сторонам пробивались узкие полосы яркого света. Швейцариху охватил ужас.
Прижав под мышкой левой руки палку щетки к сердцу, она правой рукой с ключами
быстро потянула к себе дверь – и сразу закричала страшным голосом, точно
почувствовав, что теперь в доме можно и нужно кричать, несмотря на ранний час:
на полу ярко освещенной гостиной наискось, ногами к двери лежал господин в
золотых очках. В доме поднялась суматоха. Электрические лампочки зажглись в
разных местах; из дверей квартир стали показываться полуодетые люди и, услышав
об убийстве, с радостным оживлением и с испугом бежали будить других, торопливо
соображая в то же время, не могло ли что дурное случиться и у них дома. Жилец
квартиры № 3, холостяк, статский советник Васильев, узнав о происшествии
от своего лакея, сейчас же послал его в участок, а сам в туфлях на босу ногу,
старательно затворив на ключ за собой дверь, поспешно вышел на площадку второго
этажа. На другом ее конце, перед настежь отворенной дверью квартиры № 4,
ахали кухарки. Они с надеждой, как всегда в таких случаях женщины встречают
мужчин, отдались под покровительство Васильева. Статский советник боком вошел в
квартиру № 4 и, морщась, взглянул на труп господина в золотых очках.
– Может, жив еще? – тихо вскрикнула одна из
женщин.
Васильев пожал плечами: с первого взгляда было ясно, что
господин в золотых очках умер.
– Какое жив! Не иначе, барин, как коты убили, вот
помяните мое слово, – сказала мрачно другая кухарка. – Уж такая
проклятая квартира!..
– Какая квартира? – спросил Васильев, недавно
поселившийся в доме.
Узнав, что квартира была веселая и что господин в золотых
очках (его никто не знал по имени) не жил в ней, а только приезжал с девками,
статский советник с любопытством еще раз взглянул на искаженное лицо убитого и
снова поморщился.
– Никого сюда не пускать до прихода полиции, –
приказал он и раскланялся со спускавшимися по лестнице жильцами третьего этажа.
Дама в пеньюаре страдальческой улыбкой извинила туалет Васильева. Они
обменялись несколькими словами, чувствуя теперь друг к другу симпатию за то,
что не были убийцами.
Внизу послышались голоса. В сопровождении не перестававшей
ахать Дарьи Петровой, лакея и еще нескольких человек по лестнице поднимались
молодцеватый помощник пристава, околоточный с повязанной черным платком щекой,
врач, городовые. Васильев слегка поклонился, назвал себя и принялся было
рассказывать об убийстве. Но помощник пристава тотчас его перебил.
– Господа, прошу разойтись! – сказал он.
Эта привычная фраза выходила у него особенно внушительно;
помощник пристава очень ее любил.
|
