XVI. Гибель
Немое прощание длилось всего каких‑нибудь полминуты, и в это
время Соколов один сражался с сотней врагов. Случайно он повернулся и увидел
Раду… Волосы встали у него дыбом, глаза загорелись, как у тигра, и, ничего уже
не боясь, он выпрямился во весь рост, стал у входа и, словно бросая вызов
пулям, крикнул на чистейшем турецком языке:
–Псы шелудивые! Дорого вы заплатите за каждую каплю
болгарской крови!
Иразрядил револьвер.
В новом припадке бешенства толпа ринулась на полуразрушенную
мельницу, ставшую неприступной крепостью. Звериный рев, сопровождаемый дружным
залпом, огласил долину.
–Ох! – простонал доктор и уронил револьвер.
Пуля попала ему в правую руку. Неописуемый ужас и отчаяние
исказили его лицо. Огнянов, который тоже обливался кровью, но еще продолжал
стрелять в толпу, заметил это.
–Тяжко, брат? – спросил он.
–Нет, но я выпустил последний патрон… забыл…
–У меня еще два, бери… – сказал Огнянов, подавая
Соколову свой револьвер. – А теперь пусть посмотрят, как умирает
болгарский апостол!
И, выхватив у него из‑за кушака длинный ятаган, Огнянов
выбежал из мельницы и ринулся в толпу, нанося страшные удары направо и налево…
Полчаса спустя свирепая орда с бешеным весельем победоносно
возвращалась из долины с головой Огнянова на шесте. Черен доктора, раздробленный
на куски ударами кинжалов (первый удар, пулей, доктор нанес себе сам), не мог
послужить трофеем. Не тронули и голову Рады, но по соображениям политического
такта. Тосун‑бей был хитрее Тымрышлии.
Сзади везли на телеге убитых и раненых турок.
С дикими криками вернулась орда в Бяла‑Черкву. Город был
пустыннее и безмолвнее заброшенного кладбища. Трофеи водрузили на площади.
Только один человек маячил на этой площади, как призрак.
То был Мунчо.
Узнав голову своего любимого Руссиана, он вперил в нее
безумный, полный ярости взгляд и, вместе с дождем плевков, осыпал неслыханно
дерзкой бранью пророка Мохаммеда и султана.
Его повесили на скотобойне.
Этот помешанный оказался единственным человеком, который
осмелился выразить протест.
Одесса, 1888 г.
|
