Глава XXIV
ПТИЧЬЯ ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Все были поражены этими неожиданными словами. Что хотел
сказать географ? Уж не сошел ли он с ума? Однако он говорил так убедительно! И
все взоры обратились к Гленарвану. Утверждение Паганеля было, в сущности,
прямым ответом на только что заданный Гленарваном вопрос. Но Гленарван только
отрицательно покачал головой. Он, видимо, отнесся скептически к словам ученого.
А тот, справившись со своим волнением, снова заговорил.
– Да, да, – сказал он с убеждением, – мы
искали там, где не надо было искать, и прочли в документе то, чего там нет.
– Объясните же вашу мысль, Паганель, – попросил
Мак‑Наббс, – только спокойнее.
– Все очень просто, майор. Как и вы все, я заблуждался.
Как и вы все, я неверно толковал документ. И только минуту назад, сидя на
вершине этого дерева и отвечая на ваши вопросы, в тот миг, когда я произносил
слово «Австралия», меня вдруг озарило, словно молнией, и все мне стало ясно.
– Что? – воскликнул Гленарван. – Вы считаете,
что Гарри Грант…
– Да, я считаю, – перебил его Паганель, – что
слово austral в документе не полное слово, как мы до сих пор предполагали, а
корень слова Australie, Австралия.
– Вот это интересно! – отозвался майор.
– Интересно? – пожал плечами Гленарван. – Да
это просто невозможно.
– Невозможно! – крикнул Паганель. – Мы, во
Франции, не признаем этого слова.
– Как, – продолжал Гленарван тоном, в котором
звучало полнейшее недоверие, – вы решаетесь утверждать, ссылаясь на
документ, что «Британия» потерпела крушение у берегов Австралии?
– Я уверен в этом, – ответил Паганель.
– Право, Паганель, подобное заверение в устах секретаря
Географического общества меня очень удивляет, – сказал Гленарван.
– Почему? – спросил задетый за живое Паганель.
– Да потому, что, если вы признаете в слове austral
Австралию, вы одновременно должны признать там существование индейцев, а их там
никогда не бывало.
Паганель улыбнулся, нисколько не смущенный этим доводом: он,
видимо, ожидал его.
– Дорогой Гленарван, – сказал он, – не
спешите торжествовать: сейчас я разобью вас наголову, и поверьте мне, никогда
англичанину еще не случалось терпеть такого поражения. Да будет это расплатой
за неудачи Франции при Креси и Азенкуре [70].
– Буду очень рад. Разбейте меня, Паганель!
– Ну, слушайте! В документе так же мало говорится об
индейцах, как и о Патагонии. Обрывок слова inch значит не indiens – индейцы, a
indigenes – туземцы. А что в Австралии имеются туземцы, вы, надеюсь,
допускаете?
Надо признаться, что тут Гленарван пристально посмотрел на
географа.
– Браво, Паганель! – одобрил майор.
– Что же, дорогой Гленарван, принимаете вы мое
толкование?
– Да, но только в том случае, если вы мне докажете, что
gonie не конец слова «Патагония».
– Конечно, нет! – крикнул Паганель. –
Патагония тут ни при чем. Подбирайте любые слова, только не это.
– Но какое же может быть здесь слово?
– Космогония, теогония, агония…
– Агония, – выбрал майор.
– Это мне безразлично, – ответил Паганель, –
данное слово не имеет значения; я даже не стану доискиваться его смысла.
Важно то, что austral указывает на Австралию. Не сбей вы меня тогда с толку
своими ложными толкованиями, я сразу же пошел бы по правильному пути, до того
здесь все очевидно! Найди я этот документ сам, я никогда бы не мог понять его
иначе!
На этот раз слова Паганеля были встречены криками «ура»,
приветствиями, поздравлениями. Остин, матросы, майор, а больше всех счастливый
Роберт, окрыленный новой надеждой, – все принялись рукоплескать достойному
ученому. Гленарван, мало‑помалу убеждавшийся в своей ошибке, заявил, что он
почти готов сдаться.
– Еще один вопрос, дорогой Паганель, – сказал
он, – и мне останется только преклониться перед вашей проницательностью.
– Говорите, Гленарван!
– Как же будет читаться весь документ при вашем новом
толковании?
– Все очень просто. Возьмем документ, – ответил
Паганель, доставая драгоценную бумагу, которую добросовестно изучал последние дни.
Пока географ собирался с мыслями, все молчали. Наконец
Паганель, водя пальцем по отрывочным строкам, уверенно, подчеркивая голосом
некоторые слова, прочел следующее:
– «Седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно
«Британия», из порта Глазго, потерпело крушение после…» Здесь можно вставить,
если хотите, «двух дней», «трех дней» или просто «долгой агонии» – это
безразлично – «… у берегов Австралии. Направляясь к берегу, два матроса и
капитан Грант попытаются высадиться…», или «высадились на материк, где они
попадут…», или «попали в плен к жестоким туземцам. Они бросили этот документ…»
и так далее и так далее. Ясно ли это?
– Ясно, если только слово «материк» применимо к Австралии,
представляющей собой лишь остров.
– Успокойтесь, дорогой Гленарван, лучшие географы того
мнения, что следует называть этот остров Австралийским материком.
– Тогда, друзья мои, мне остается сказать вам только
одно: в Австралию! И да поможет нам небо! – воскликнул Гленарван.
– В Австралию! – в один голос подхватили его
спутники.
– Знаете, Паганель, – прибавил Гленарван, –
само провидение послало вас на «Дункан»!
– Что ж, – отозвался географ, – допустим, что
я посланник провидения, и не будем больше говорить об этом.
Так закончился разговор, имевший такие важные последствия в
будущем. Он совершенно изменил настроение путешественников. Они снова обрели
путеводную нить в лабиринте, откуда им, казалось, уже не было выхода. Над
развалинами их рухнувших планов засияла новая надежда. Теперь они могли без
боязни покинуть Американский материк, а мысленно они уже устремились в
Австралию.
Поднимаясь снова на борт «Дункана», они не принесут с собой
отчаяния. Леди Элен и Мери Грант не придется оплакивать безвозвратную потерю
капитана Гранта. Охваченные радостными надеждами, путешественники позабыли обо
всех опасностях, грозивших им самим, и жалели лишь об одном: что не могут
немедленно пуститься в путь.
Было четыре часа пополудни. Решили ужинать в шесть. Паганелю
захотелось ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как меню
было очень скудно, он предложил Роберту пойти с ним на охоту в «соседний лес».
Мальчик захлопал от радости в ладоши. Они взяли пороховницу Талькава, вычистили
револьверы, зарядили их и отправились.
– Не заходите слишком далеко, – серьезным тоном
напутствовал охотников майор.
После их ухода Гленарван и Мак‑Наббс решили посмотреть
зарубки, сделанные на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.
Спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера,
Гленарван не заметил, чтобы вода убывала. Однако уровень ее достиг, по‑видимому,
своего максимума. Все же та неистовая сила, с которой воды неслись с юга на
север, доказывала, что аргентинские реки не пришли еще в нормальное состояние.
Прежде чем уровень воды начнет понижаться, эти бурные воды
должны были успокоиться, как море между приливом и отливом. А пока они так
стремительно неслись к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.
В то время как Гленарван и майор делали свои наблюдения, в
ветвях омбу раздались выстрелы, сопровождаемые почти столь же шумными криками
радости. Высокий голос Роберта сливался с басом Паганеля. Неизвестно, кто из
них больше был ребенком. Охота, по‑видимому, обещала быть удачной и сулила
роскошные кушанья. Вернувшись к костру, майор и Гленарван с удовольствием
поздравили Вильсона с одной прекрасной идеей. Этот славный моряк при помощи
булавки и бечевки затеял рыбную ловлю, и результаты ее были изумительны:
несколько дюжин маленьких рыбок «мохоррас», вкусных, как корюшка, трепетали,
брошенные на его пончо, обещая путешественникам изысканное блюдо.
В это время спустились охотники. Паганель осторожно нес яйца
черных ласточек и связку воробьев, которых он собирался подать за обедом под
видом жаворонков. Роберт же ловко подстрелил несколько пар «хильгуэрос»: эти
маленькие желто – зеленые птички очень приятны на вкус, и на них большой спрос
на рынке в Монтевидео. Паганель, знавший пятьдесят один способ приготовления
яиц, на этот раз мог только испечь их в горячей золе костра. Тем не менее меню
получилось разнообразное и изысканное. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные
«мохоррас», воробьи и «хильгуэрос» составили незабываемую трапезу.
За едой весело беседовали. Паганеля превозносили и как
охотника и как повара. Он принимал эти похвалы со скромностью заслужившего их
человека.
Затем он начал забавный рассказ о бесконечной, по его
словам, чаще ветвей приютившего их омбу.
– Нам с Робертом казалось, что мы охотимся в настоящем
лесу, – рассказывал он. – Одно время я даже стал опасаться, что мы
заблудимся: представьте, я никак не мог найти дорогу! Солнце уже склонялось к
западу. Тщетно искал я наши следы. Голод жестоко давал себя чувствовать. Уже из
темной чащи доносилось рычанье диких зверей… то есть нет, я ошибся… здесь нет
диких зверей, и я очень сожалею об этом!
– Как, – спросил Гленарван, – вы жалеете, что
здесь нет диких зверей?
– Конечно, жалею!
– Но они свирепы…
– С научной точки зрения они вовсе не свирепы, –
возразил ученый.
– Ну уж извините, Паганель! – вмешался майор. –
Вы никогда не заставите меня уверовать в полезность диких зверей. Какой от них
толк?
– О, майор! – вскричал Паганель. – Но они
необходимы для классификации: отряды, семейства, роды, виды…
– Велика польза, нечего сказать! – сказал Мак‑Наббс. –
Я бы без этого вполне обошелся. Будь я с Ноем во время потопа, я бы уж,
конечно, не дал этому неблагоразумному патриарху посадить в ковчег по паре
львов, тигров, пантер, медведей и других зверей, столь же зловредных, сколь и
бесполезных.
– Вы бы это сделали? – спросил Паганель.
– Сделал бы.
– Вот как? Но с зоологической точки зрения вы были бы
неправы.
– Зато прав с человеческой точки зрения, – ответил
Мак‑Наббс.
– Это возмутительно! – воскликнул ученый. – Я
бы, наоборот, заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и
птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которых мы, к несчастью,
теперь лишены…
– А я вам говорю, – возразил Мак‑Наббс, – что
Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если, конечно, они в
самом деле жили в его время.
– А я вам говорю, – упорствовал Паганель, –
что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых.
Слушая этот спор Паганеля и майора о старике Ное, окружающие
не могли не хохотать. У майора, никогда в жизни ни с кем не спорившего,
происходили, вопреки всем его принципам, ежедневные стычки с Паганелем.
Очевидно, ученый обладал особой способностью выводить его из равновесия.
Гленарван, по своему обыкновению, вмешался в спор.
– Стоит или нет об этом сожалеть с научной или
человеческой точки зрения, – сказал он, – но нам нужно примириться с
отсутствием диких зверей. Да, конечно, Паганель и не мог надеяться встретить их
в таком воздушном лесу.
– А почему бы и нет? – отозвался ученый.
– Дикие звери на дереве? – удивился Том Остин.
– Ну конечно! Американский тигр – ягуар, когда его
окружат охотники, обыкновенно спасается от них на деревьях. И одно из таких
животных, захваченное наводнением, вполне могло найти убежище на ветвях омбу.
– Все же, надеюсь, вы ягуара не встретили? –
спросил майор.
– Нет, хотя и обошли весь «лес». А жаль! Вот была бы
чудесная охота! Ягуар – свирепый хищник! Одним ударом лапы он сворачивает шею
лошади. Если ему доведется однажды отведать человечьего мяса, он снова алчет
его. Больше всего он любит индейцев, потом идут негры, потом – мулаты, а потом
– белые.
– Я рад, что занимаю только четвертое место.
– Это только доказывает, что вы безвкусны.
– Очень рад! – парировал майор.
– Но это унизительно, – невозмутимо продолжал
Паганель, – ведь белый человек считает себя лучше всех других. Очевидно,
ягуары не разделяют этого мнения.
– Как бы там ни было, друг Паганель, – сказал
Гленарван, – поскольку среди нас нет ни индейцев, ни негров, ни мулатов, я
очень рад отсутствию ваших милых ягуаров. Наше положение все‑таки не так
приятно…
– Не так приятно? – воскликнул Паганель,
набрасываясь на эти слова, которые могли дать новое направление спору. –
Вы жалуетесь на свою судьбу, Гленарван?
– Конечно, – ответил Гленарван. – Неужели вам
так удобно на этих довольно‑таки жестких ветвях?
– Никогда не чувствовал себя лучше даже в своем
собственном кабинете! Мы живем, как птицы: распеваем, порхаем… Я начинаю
думать, что люди предназначены для жизни на деревьях.
– Им не хватает лишь крыльев, – вставил майор.
– Когда‑нибудь они сделают их себе.
– А пока, – сказал Гленарван, – позвольте
мне, милый друг, предпочесть этому воздушному обиталищу усыпанную песком
дорожку парка, паркетный пол дома или палубу судна.
– Видите ли, Гленарван, – ответил Паганель, –
нужно уметь мириться с обстоятельствами: хороши они – тем лучше; плохи – надо
не обращать на это внимания… Я вижу, вы жалеете о комфорте своего замка.
– Нет, но…
– Вот Роберт, я уверен, совершенно доволен, – не
дал договорить Гленарвану географ, желая привлечь на свою сторону хоть одного
приверженца.
– О да, господин Паганель! – весело воскликнул
Роберт.
– В его возрасте это естественно, – заметил
Гленарван.
– И в моем тоже, – возразил ученый. – Чем
меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек
счастливее.
– Ну вот: теперь Паганель поведет атаку на богатство и
роскошь, – заметил Мак‑Наббс.
– Ошибаетесь, майор, – отозвался ученый. – Но
если хотите, я расскажу вам по этому поводу маленькую арабскую сказку – она как
раз мне вспомнилась.
– Пожалуйста, пожалуйста, расскажите, господин Пага –
нель! – воскликнул Роберт.
– А что докажет ваша сказка? – поинтересовался
майор.
– То, что доказывают все сказки, милый друг.
– Значит, немногое, – ответил Мак‑Наббс. – Но
все же рассказывайте вашу сказку, Шахерезада. Вы же так искусны в этом.
– Жил когда‑то сын великого Гарун‑аль‑Рашида, –
начал Паганель. – Он был несчастлив. Пошел он за советом к старому
дервишу. Мудрый старец, выслушав его, сказал, что счастье трудно найти на этом
свете. «А все же, – прибавил он, – я знаю один верный способ добыть
счастье». – «Что же это за способ?» – спросил юный принц. «Надо надеть
рубашку счастливого человека», – ответил дервиш. Обрадованный принц обнял
старца и отправился на поиски своего талисмана. Он долго странствовал. Он
побывал во всех земных столицах! Он надевал рубашки королей, рубашки
императоров, рубашки принцев, рубашки вельмож – напрасный труд, все тщетно.
Счастливее он не стал. Тогда принц принялся надевать рубашки художников,
воинов, купцов. Никакого прока. Долго он так скитался в тщетных поисках
счастья. В конце концов, перепробовав столько рубашек и отчаявшись в успехе,
принц печально отправился назад. И в один прекрасный день, когда он уже
подходил ко дворцу своего отца, он вдруг увидел в поле шедшего за плугом
крестьянина. Тот весело распевал. «Если и этот не счастлив, то счастья вообще
нет на земле», – подумал принц и, подойдя к пахарю, он спросил его:
«Добрый человек, счастлив ли ты?» – «Да», – ответил тот. «И ты ничего не
хочешь?» – «Ничего!» – «И даже не хотел бы променять свою судьбу на судьбу
короля?» – «Ни за что!» – «Ну, тогда продай мне свою рубашку». – «Рубашку?
Да у меня ее вовсе нет!»
|