100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Франсуа и Амандина только-только успели перенести Лилию-Марию в кухню и уложить ее возле очага, когда граф де Сен-Реми и доктор Гриффон, которые приплыли на остров в лодке Николя, вошли в дом.
Пока дети раздували огонь и подбрасывали в очаг вязанки тополиных ветвей, которые пламя быстро охватывало, весело разгораясь, доктор Гриффон оказывал бездыханной девушке первую помощь.
– Бедняжке на вид не больше семнадцати лет! – воскликнул глубоко растроганный граф.
Потом он спросил, обращаясь к доктору:
– Что вы скажете, друг мой?
– Удары пульса едва различимы; но странная вещь: кожа у нее на лице совсем не посинела, как это обычно происходит, когда человек задыхается, погрузившись в воду, – ответил врач с поразительным хладнокровием, задумчиво глядя на Певунью.
Доктор Гриффон был человек высокого роста, худой, бледный и совершенно лысый, только на затылке у него росли два редких кустика черных волос, которые он старательно зачесывал на виски; лицо со впалыми щеками, изборожденное морщинами от усиленных занятий, было холодное, умное и сосредоточенное.
Обладая огромными познаниями и незаурядным опытом, широко практикующий врач, пользовавшийся громкой известностью и стоявший во главе крупного лазарета (мы еще встретимся с ним позднее), доктор Гриффон имел только один недостаток: он, если можно так выразиться, совершенно отвлекался от больного и занимался лишь болезнью; молод или стар был пациент, богат или беден, была ли то женщина или мужчина – это его мало интересовало, он думал только о том, любопытен ли данный недуг, с точки зрения науки; одно лишь это его занимало.
Вообще все люди существовали для него только как пациенты.
– Какое у нее прелестное личико!.. До чего она хороша, несмотря на чудовищную бледность! – вскричал граф де Сен-Реми, внимательно глядя на Певунью с нескрываемой грустью. – Видали ли вы хоть когда-нибудь такие нежные, такие чистые черты лица, любезный доктор?.. И она так молода… так молода!..
– Возраст тут не имеет никакого значения, – отрывисто ответил доктор Гриффон, – так же, как не имеет значения и то, попала ли вода в легкие, хотя когда-то это считалось смертельным… Но это грубое заблуждение; впрочем, опыты Гудвина… превосходные опыты знаменитого Гудвина это блистательно доказали.
– Но послушайте, доктор…
– Да ведь это же совершенно достоверный факт… – ответил доктор Гриффон, целиком поглощенный своим любимым ремеслом. – Чтобы установить наличие посторонней жидкости в легких, Гудвин несколько раз погружал в чан, наполненный чернилами, собак и кошек; он держал их там несколько мгновений, а потом вытаскивал еще живыми; затем, немного погодя, он препарировал этих славных животных… И что же? Препарировав их, он убедился, что чернила проникли к ним в легкие, однако наличие посторонней жидкости в органах дыхания не привело к смерти его четвероногих пациентов.
Граф знал, что доктор в глубине души человек прекрасный, но неистовая страсть к познанию часто заставляла его казаться жестким, даже почти жестоким.
– Есть ли у вас, по крайней мере, хоть какая-нибудь надежда? – нетерпеливо спросил граф де Сен-Реми.
– Конечности у пациентки совсем ледяные, – ответил врач, – так что надежды остается очень мало.
– Господи! Умереть в таком юном возрасте… бедная девочка!.. Это просто ужасно.
– Зрачок неподвижен… расширен… – невозмутимо продолжал врач, приподнимая краем пальца холодное как лед веко Лилии-Марии.
– Странный вы человек! – воскликнул граф, с трудом сдерживая негодование. – Ведь вас можно счесть безжалостным, а между тем вы бодрствовали над моим ложем целые ночи напролет… Да будь я вам родным братом, вы и тогда бы не выказывали ко мне большую преданность.
Доктор Гриффон, продолжая оказывать помощь Певунье, ответил графу, даже не взглянув на него и не изменяя своей обычной флегматичности:
– Черт побери, неужели вы полагаете, что можно каждый день встретиться с лихорадкой, сопровождаемой расстройством координации движений, с такой на редкость осложненной и столь любопытной для изучения лихорадкой, как та, которой вы болели?! Это был великолепный медицинский случай!.. Вы слышите, любезный друг, просто великолепный! Ступор, бред, судороги в сухожилиях, внезапные обмороки, да знаете ли вы, что ваша драгоценная лихорадка отличалась множеством самых неожиданных симптомов? Вас даже поражал – а это уж такое редкое, я бы сказал, редчайшее явление! – временный и частичный паралич, если вам угодно знать… Да ради одного этого ваша болезнь имела право на мое пристальное и заботливое внимание: ведь вы поставили передо мной труднейшую и великолепнейшую задачу! Ибо, откровенно говоря, мой любезный друг, у меня теперь только одно заветное желание: встретить еще хотя бы раз такую великолепную лихорадку… Но такой редкостной удачи два раза в жизни не бывает!
Выслушав столь необычную тираду, граф только нетерпеливо пожал плечами.
Как раз в эту минуту в кухню, опираясь на руку Волчицы, спустился Марсиаль; его подруга, как помнит читатель, надела поверх своей вымокшей одежды плащ Тыквы, сшитый из шотландки.
Пораженный бледностью возлюбленного Волчицы и заметив его руки, покрытые запекшейся кровью, граф воскликнул:
– Кто этот человек?
– Мой муж… – ответила Волчица, посмотрев на Марсиаля с неописуемой добротой и величайшей гордостью.
– У вас замечательная и неустрашимая жена, сударь, – сказал граф Марсиалю, – я сам видел, как она с редким мужеством спасала эту бедную девочку.
– О да, сударь, у меня добрая и неустрашимая жена, – ответил Марсиаль, сделав ударение на последнем слове, в свой черед посмотрев на Волчицу одновременно с нежностью и страстью. – Да, она неустрашима и отважна!.. Ведь она и мне спасла жизнь!..
– Вам тоже? – с удивлением спросил граф.
– Поглядите на его руки, на его бедные израненные руки! – воскликнула Волчица, вытирая слезы, которые смягчили дикий блеск ее глаз.
– Да, это ужасно! – вырвалось у графа. – У бедняги изрублены руки… Взгляните, пожалуйста, доктор.
Немного повернув голову и посмотрев через плечо на многочисленные порезы, которыми Тыква исполосовала руки Марсиаля, доктор Гриффон сказал молодому человеку:
– Сожмите и разожмите кулак. Марсиаль не без труда проделал это.
Доктор пренебрежительно пожал плечами, продолжая хлопотать над Певуньей, и сказал как бы с сожалением:
– Ничего серьезного в этих ранах нет… ни одно из сухожилий не повреждено, через неделю пациент сможет свободно действовать руками.
– Это правда, сударь?! Мой муж не останется калекой? – с благодарностью в голосе вскричала Волчица.
Доктор, не говоря ни слова, отрицательно покачал головой.
– Ну а что с Певуньей, сударь? Она останется в живых, не правда ли? – снова спросила Волчица. – О, она непременно должна жить – и я, и мой муж так ей обязаны!.. – Потом, повернувшись к Марсиалю, она прибавила: – Бедная девочка, видишь, она совсем такая, как я тебе рассказывала… и она, быть может, станет причиной нашего счастья; ведь это она подала мне мысль пойти к тебе и сказать тебе то, что я сказала… Подумать только, и вот по воле случая я спасла ее… и возле твоего дома!..
– Она наше доброе провидение… – проговорил Марсиаль, потрясенный красотою Певуньи. – Какое у нее ангельское личико! Ох, она ведь будет жить, правда, господин доктор?
– Ничего определенного я не могу сказать, – отвечал врач. – Но скажите, может она остаться в этом доме? Будет ли тут за ней надлежащий уход?
– Здесь? – крикнула Волчица. – Да ведь здесь убивают!
– Помолчи! Помолчи! – произнес Марсиаль.
Граф и доктор с удивлением посмотрели на Волчицу.
– Этот дом на острове пользуется дурной славой в округе… так что эти слова меня вовсе не удивляют, – тихо сказал граф де Сен-Реми, наклоняясь к доктору.
– Стало быть, вы были жертвой насилия? – спросил граф у Марсиаля. – Вам тут нанесли эти раны?
– Все это пустое, сударь… Здесь у меня возникла ссора… Потом она перешла в драку… Вот меня и поранили… Но эта молоденькая крестьянка тут оставаться не может, – добавил он с сумрачным видом, – в этом доме не останусь ни я сам… ни моя жена… ни мой младший брат и сестренка, которых вы видите… Мы собираемся оставить остров и никогда сюда больше не вернемся.
– Ох, какое счастье! – хором воскликнули дети.
– Тогда как же нам поступить? – спросил доктор, глядя на Певунью. – Нечего и думать о том, чтобы перевезти пациентку в Париж в том состоянии прострации, в котором она пребывает. Но вот что, ведь мой дом отсюда в двух шагах; моя садовница и ее дочь будут для нее превосходными сиделками… Раз эта чуть не задохнувшаяся утопленница вызывает в вас участие, мой дорогой Сен-Реми, вы будете следить, чтобы за ней заботливо ухаживали, а я стану наведываться и осматривать ее каждый день.
– А вы еще разыгрываете роль безжалостного человека! – воскликнул граф. – На самом же деле у вас самое великодушное сердце, как вы только что нам доказали…
– Если пациентка скончается, а это вполне возможно, мне предстоит сделать весьма интересное вскрытие, оно позволит подтвердить лишний раз утверждение Гудвина.
– То, что вы говорите, просто ужасно! – возмутился граф.
– Для того, кто умеет читать, как положено врачу, труп человека, – это книга, благодаря которой учишься спасать жизни больных, – невозмутимо ответил доктор Гриффон.
– В конце концов вы творите добро, – с горечью сказал г-н де Сен-Реми, – и это главное. Бог с ней, с причиной, лишь бы благодеяние совершалось! Бедная девочка, чем больше я смотрю на нее, тем большее участие она вызывает во мне.
– И она его заслуживает, сударь! – восторженно воскликнула Волчица, подходя ближе.
– Вы ее знаете? – спросил граф.
– Знаю ли я ее, сударь? Ей, должно быть, я буду обязана всем счастьем моей будущей жизни; спасая ее, я сделала для нее меньше, чем она сделала для меня.
И Волчица со страстной любовью взглянула на своего мужа; отныне она больше не называла Марсиаля «своим милым.
– Да кто ж она такая? – снова спросил граф.
– Сударь, она – сущий ангел, она лучше всех на свете. Да, и хоть одета она как крестьянка, нет такой богатой женщины, нет такой знатной дамы, которая говорила бы так хорошо, как она. А ее нежный голосок звучит как райская музыка. Она благородная девушка, и мужественная, и такая добрая!
– А каким образом она упала в воду?
– Вот этого-то я и не знаю, сударь.
– Стало быть, она не крестьянка?
– Крестьянка? Да вы только поглядите на ее белые, маленькие ручки, сударь.
– И то правда, – сказал граф де Сен-Реми. – Тут какая-то тайна!.. Но как ее зовут, как ее фамилия?
– Послушайте, – прервал этот разговор доктор, – надобно перенести пациентку в лодку.
Полчаса спустя Лилия-Мария, которая все еще не пришла в себя, была перенесена в дом врача; ее уложили в хорошую постель и поручили материнскому попечению садовницы г-на Гриффона, к которой присоединилась и Волчица.
Доктор Гриффон пообещал графу де Сен-Реми, который проникался все большим и большим участием к Певунье, возвратиться в тот же вечер, чтобы осмотреть ее.
Марсиаль вместе с Франсуа и Амандиной уехал в Париж, но Волчица не захотела оставить Лилию-Марию до тех пор, пока бедняжка не будет вне опасности.
Остров Черпальщика опустел.
Мы вскоре встретимся с его зловещими обитателями у Краснорукого, где они должны были увидеться с Сычихой, для того чтобы вместе с нею убить г-жу Матье.
Но до этого мы поведем читателя на свидание, которое Том, брат Сары, назначил ужасной мегере, сообщнице Грамотея.
