100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Они прислушались. Задребезжали колеса. Федосьев вынул часы.
– Ровно четыре. Пора.
– Спарафучиле аккуратен. Вашей школы, – глухо откликнулся Браун.
В первой комнате открылась дверь, послышались неверные шаркающие шаги. Хозяин, чиркая спичкой, бормотал ругательства. Коптящий огонек задрожал у двери.
– Что, готово? – спросил Федосьев.
– Так точно, – ответил с порога хозяин. – Эх, весь керосин сожгли, – проворчал он, вдвигая в лампу стекло. Так точно, готова лошадь… – Он невнятно добавил что‑то похожее на «ваше превосходительство».
– Мы тоже готовы, – сказал Федосьев. – Ну, теперь пожалуйте сюда, надо за все расплатиться.
– Да, надо за все расплатиться, – повторил, вставая, Браун. Федосьев искоса на него взглянул. «Только бы не нашла на него какая‑нибудь депрессия или меланхолия, – с беспокойством подумал он, – совсем будет теперь некстати… При тусклом свете лампы лицо Брауна было мертвенно‑бледно и страшно. Впоследствии Федосьеву казалось, что оба они, несмотря на внешнее спокойствие и привычный шутливый тон, были не вполне нормальны в эту долгую странную ночь.
– За сегодняшнее сколько? – спросил он хозяина и принялся отсчитывать ассигнации. Хозяин внимательно за ним следил, поверяя на лету счет. Выражение его лица становилось все более почтительным.
– Вот, получайте, – сказал Федосьев, называя цифру. – Так?
– Так точно…
– Это за гостеприимство и за хлеб‑соль… Теперь, как было сказано, для вас приготовлено еще семь тысяч. Их вы получите, когда приедем… Вот они, – добавил Федосьев, показывая пачку ассигнаций. – Пять тысяч царскими, и две облигациями Займа Свободы… Облигации верные. Как раз и доход по ним подошел, видите: 16 сентября срок платежа?
– Царскими бы лучше, – ответил, почтительно улыбаясь, хозяин.
– Вот тебе раз!.. Не верит Займу Свободы! – веселым тоном обратился Федосьев к Брауну, который угрюмо молчал. – Да вы прочтите только, что на них написано, – сказал он. – Вот: «…Чтобы спасти страну и завершить строение свободной России на началах равенства и правды…» Видите? Как же вам не стыдно!..
– Царскими вернее, – в тон ему, с легким смешком, повторил хозяин.
– Вы дураку и купоны сбудете, их я вам дарю.
Браун нетерпеливо застучал слегка по столу. Федосьев посмотрел на него с веселым недоумением. «Мило шутят охранники», – так перевел он выражение лица Брауна.
– Ладно, все получите царскими, – переменив тон, сказал Федосьев. – Чемоданы вынесли?
– Так точно. Все снес из вашей комнаты, как вы приказали.
– Едем.
Они вышли. Еще не рассвело. Капал редкий скучный дождь. Было холодно, сыро и тоскливо. У фонаря стоял старый извозчичий фаэтон, на вид непосильный для клячи, которая мотала головой, косясь на вышедших из дому людей.
– Не опоздаем? – вполголоса спросил Браун.
– Никак нет, к самому отходу попадете, – оживленным полушепотом говорил хозяин, укладывая чемоданы. Он, видимо, был очень доволен отъездом гостей. – Здесь вас не обеспокоит? Этот я на козлы возьму… Пожалуйте, садитесь…
– Как бы только нас всех не задержали по дороге, – сказал Федосьев, глядя в упор на хозяина. – Или на пристани… И нам будет неприятно, да и вам тоже: не дай Господи, еще добрались бы до старых грешков, а?
– Не должны задержать… Бог милостив, – ответил, изменившись в лице, хозяин.
– Я тоже думаю, не должны… Едем.
Они сели. Хозяин застегнул мокрый фартук фаэтона и, ступив на переднее колесо, вскочил на козлы.
– «На началах равенства и правды», – пробормотал Федосьев, застегивая пальто. – «Завершить строение…» Да, эти завершили!..
Он не вытерпел и вставил крепкое слово.
Огромная плавучая пристань, прикрепленная к берегу цепями, была разделена во всю длину высоким дощатым, недавно поставленным забором. Вдоль него расхаживали солдаты с ружьями. В конце пристани малиновыми квадратами горели окна большой будки. У наклонно спускавшихся к берегу мостков за столом сидел сонный чиновник и пересчитывал квитанции. На столе слабо светилась лампочка без абажура.
Со стороны мостков раздался громкий, уверенный, смеющийся голос. Чиновник с неудовольствием повернул голову. В полосу света вступили три человека. Носильщик, тяжело ступая, взошел на пристань, сбросил на дощатый пол мокрые чемоданы и с испуганным видом оглянулся на будку.
– Так нельзя, граждане, приходить в последнюю минуту… Пароход отходит, – сердито сказал чиновник.
– Was ist los?[83] – спросил Браун, поднимая брови. Он протянул чиновнику паспорт и билеты. Услышав немецкую речь, чиновник поднялся и поспешно взял бумаги.
– Билеты покажете на пароходе… Потрудитесь подождать, – сказал он и направился к будке.
– Подождать… Подождать надо, – медленно‑вразумительно сказал пассажирам носильщик, показывая глазами на будку. – Чрезвычайная Комиссия, – шепотом добавил он.
Браун с недоумением оглянулся на Федосьева, как бы спрашивая, не понимает ли он. Федосьев пожал плечами.
– Schlechtes Wetter[84], – громко сказал Браун.
– Jawohl[85], – ответил Федосьев.
За дверью забора, у которой стоял часовой, слышался неясный шум. Издали доносились голоса. Наверху над забором ветер рвал черный дым, то унося за пристань, то придавливая клубы дыма к воде. «Верно, сейчас отходит», – подумал Федосьев. – «Как противно покачивается пристань!..» Он зевнул, отошел к скамейке и сел.
Намотанная на бревно, рядом со скамейкой, длинная цепь то вытягивалась над водою, то, изогнувшись, погружалась в воду срединой, к которой пристал пучок соломы. «Вот теперь это дуга», – думал Федосьев, представляя себе огромный вертикальный круг, дугой которого была бы шедшая к берегу цепь. «Вон‑вон где сомкнулось бы…» Слабо блестели звезды. Дождь прекратился. Едва начинало рассветать. С моря дул резкий ветер. «Формула круга, кажется, два пи эр… Или пи эр квадрат? Эта туча похожа на Белое море… Еще каплет… Нет, это с брезента… Сейчас все сомкнется. Был Сергей Федосьев, нет Сергея Федосьева… Хорошо, что пристань плохо освещена… Долго просматривают… Бумаги чистые, но мог поступить и донос…»
Из будки вышли два человека: тот же чиновник, за ним немолодой разведчик в плаще поверх черной куртки. Они направились к столу.
– Извольте подождать, – сказал Брауну чиновник. Разведчик повернул выключатель, пристань залило ярким светом.
– Was? Versiehe kein Wort[86], – щурясь, пренебрежительно сказал Браун.
– Просят подождать, – повторил чиновник. Браун развел руками с видом полного непонимания.
– Так и в самом деле можно опоздать, – по‑немецки сказал он капризным тоном избалованного туриста. «Jawohl», – хотел было ответить Федосьев, но решил, что неудобно повторять во второй раз те же слова, и проворчал: «Ach», неопределенно пожимая плечами. «Да, он на высоте положения… Хладнокровный человек… Разведчик едва ли из моих… А впрочем, кто его знает? Очень неприятный…» Не повернувшись в сторону разведчика, он снова зевнул, улыбнулся и забарабанил пальцами по сырому шершавому борту скамейки. Разведчик прошел мимо них и задержался взглядом на Федосьеве. «Вот‑вот… Кажется, пропал», – решил Федосьев, барабаня пальцами чуть быстрее прежнего. Вдруг за дощатым забором отчаянно и страшно завыл свисток.
Дверь будки раскрылась настежь. Из нее вышло еще несколько человек. Один из них, во френче и в высоких желтых сапогах, держал в руке паспорта. Федосьев потянулся и встал. «Сорвалось! – сказал себе он, оглядываясь в сторону мостков. – Может, пора взяться за револьвер?.. Еще с минуту можно подождать…» Разведчик что‑то тихо докладывал человеку в желтых сапогах. Тот на ходу кивнул головой и подошел вплотную к Брауну. «Если к нему подошел, а не ко мне, то, быть может, и не сорвалось…» Порыв ветра сдвинул пристань, цепь натянулась. Опять закапал редкий слабый дождь.
– Ваша фамилия? – резко спросил Брауна человек во френче. – Переведи, – приказал он стоявшему с ним штатскому. Штатский на дурном немецком языке задал вопрос Брауну. Услышав ответ, человек во френче пренебрежительно кивнул головой.
– Имя‑отчество?
Штатский поспешно сказал ему вполголоса несколько слов.
– Ну, нет отчества, так пусть скажет место рождения… На этом‑то и попадаются, – добавил он. Узнав место рождения Брауна, человек во френче проверил по паспорту и повернулся к Федосьеву. – Ваше имя и фамилия?
«Сказать разве: Сергей Васильевич Федосьев?.. Его тогда разобьет удар, все‑таки это будет приятно…» – Дождавшись перевода, Федосьев назвал имя и фамилию. «Неужели сходит?.. Тот, однако, очень интересуется чемоданами… Неприятный человек… Ох, как бы не из моих!..»
Немолодой человек подошел к группе и шепотом заговорил с товарищами.
– Что ж, что чемодан русский, – проворчал другой разведчик. – И немцы здесь покупают. Им дешево, у кого валюта.
– Не понимаю, зачем осматривать вещи, – недовольным тоном сказал Браун, вынимая из кармана ключи. – Ведь мы уезжаем, а не приезжаем… Все открыть?
«Переигрывает немного, но хорошо… Мастер… Кажется, сошло!..» – Федосьев поспешно вынул и свои ключи. – «Костюмы тоже петербургские…»
– Скажи ему, чтобы этот открыл и не разговаривал, – приказал переводчику начальник, ткнув пальцем в сторону того чемодана, который лежал подальше. Федосьев повернул ключ в замке, носильщик поднял крышку. В чемодане Федосьева поверх простыни и ремней лежала немецкая книжка в желтой бумажной обложке. Из книжки торчала аккуратно сложенная газета, виднелись буквы заглавия: «…geblatt».[87] «Это очень хорошо вышло: geblatt… Подействовало… Кажется, на geblatt’e и выедем»… Носильщик, опустившись на колени, поспешно расстегивал ремни. Один из разведчиков приподнял костюмы, ткнул рукой в разные углы чемодана. Человек во френче кивнул головой, видимо, удовлетворенный тем, что заставил немца показать багаж.
– Schon gut?[88] – с усмешкой спросил Браун.
– Гут, гут, – повторил, махнув рукой, начальник и отдал паспорта. – Пропустить, – приказал он подчиненным. Носильщик радостно принялся затягивать ремни. За забором послышался новый свисток. Он теперь прозвучал совершенно иначе.
– Скорей… Едва с ними не опоздали, – сказал Браун, вынимая с тем же сердитым видом часы. – «Переигрывает… Как бы тот не обозлился… А все‑таки молодец!…» – оценил игру Федосьев. Человек во френче слегка кивнул им головой и пошел назад к будке в сопровождении своей свиты. Чиновник с завистью вздохнул, повернул выключатель, оставив одну лампу, и снова сел за свой голый некрашеный стол.
– Идем, барин, идем, – сказал носильщик, взваливая па плечи чемоданы. Часовой посторонился. Носильщик открыл дверь в дощатом заборе.
Впереди прямо перед ними, сцепившись мостиком с широкой пристанью, сверкал огнями шведский пароход. На палубе суетились люди. По столбику медленно разматывали канат. Сбоку рванул холодный ветер.
– Скорей, скорей, барин! – закричал носильщик, ускоряя тяжелые шаги. – Деньги приготовьте!
Матросы отвязывали веревки мостика. Носильщик сбросил на палубу чемоданы. Браун сунул ему деньги. Носильщик побежал назад. Мостик скользнул на пристань.
Элегантный стюард в белом кителе приветливо приподнял фуражку.
– Die Herrschaften kommen etwas spät[89], – с твердым шведским акцентом сказал он, показывая улыбкой, что понимает причину опоздания и не одобряет русских порядков. – Каюты шестая и восьмая, – добавил стюард, заглянув в книжечку. – Вниз по этой лесенке и сейчас налево.
Лампа вспыхнула и ярко осветила красное дерево, овальное зеркало, начищенные до блеска ручки умывальника, белоснежную подушку, графин и стакан в стойке, полотенца на подвижном стержне.
– Чемоданы сейчас будут принесены в каюту, – сказал стюард, раскрывая складной стул. – Над койкой есть второй выключатель… Звонок здесь.
– Благодарю вас.
– Ресторан сейчас закрыт, но если господам угодно выпить кофе или закусить, я могу принести сюда. К сожалению, есть только холодный буфет.
– Да… Нет, не надо… Благодарю.
Стюард пожелал доброй ночи и вышел на цыпочках. Увидев Федосьева, он придержал дверь и пропустил его в каюту.
Браун сел на койку и засмеялся легким, чуть истерическим смехом.
– Хорошо? – спросил он Федосьева, – хорошо?..
Голос его сорвался.
– Тсс! – прошептал Федосьев, показывая рукой в сторону коридора. Он закрыл дверь. – Не говорите громко по‑русски, на пароходе еще может быть проверка.
Федосьев сел на складной стул. Он внезапно почувствовал страшную усталость, такую, какой, быть может, никогда не испытывал в жизни. С минуту они молча смотрели друг на друга. Федосьев глубоко вздохнул и перекрестился.
– В сущности, контроль был детский, – не без труда выговорил он и протянул руку к графину. Зеркало отразило измученное лицо, глаза больного человека.
– Детский… Этот дурак в цирковых сапогах!
– Еще не успели наладить… Не все сразу… Я вам говорил…
Оба они овладели собой.
– Говорили… Знаете ли вы, что у меня в кармане?
– Динамит?
– Не динамит, но в этом роде: моя рукопись «Ключ».
– Это Бог знает что такое! – с искренним возмущением сказал Федосьев.
– Вы инсинуируете, что я мог бы вывезти из России более нужные вещи? Все‑таки жаль было выкидывать…
– Я инсинуирую, что вы ради своего шедевра могли бы не рисковать хотя бы моей головой, уж если не собственной!
– Да ведь при нас все равно револьверы. Если б дело дошло до личного обыска…
– Немецкие путешественники могут иметь при себе револьверы, но никак не русскую рукопись! А стрелять мы условились только в последней крайности… Это Бог знает что такое!.. Хотите воды?
– Дайте…
Протяжно завыл свисток. Браун расплескал воду. Пароход задрожал и тронулся.
– Пошли?
– Пошли… Слава Тебе, Господи!..
– Могут еще остановить у канала.
– Нет, это маловероятно.
– Пошли!..
Браун взглянул в иллюминатор. В черно‑серой пустоте плыли редкие, уже тускнеющие огни. Малиновые окна будки удалялись.
– Ну, как сошло?.. Что же вы молчите?..
– Вы играли божественно!.. Выпейте все‑таки воды…
– Скажите тост!
– С удовольствием. Повод есть… Я все‑таки не предполагал, Александр Михайлович, что вы так хорошо владеете собой!
– Не предполагали?
– Нет, нет…
– А вы сами?.. «Jawohl»… – Он снова захохотал. – Вы сами‑то, a? «Jawohl»?
– Что ж говорить о старом воробье? Я не философ, я фараон.
– Ваше здоровье, фараон!
– Спасибо… Самообладание у вас поразительное… Нет, что бы вы там в трактире ни говорили, вы убили Фишера, – весело сказал Федосьев. – Не иначе как вы убили Фишера, Александр Михайлович.
