100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks

На страницу автора

Любовь и мистер Люишем

Автор:
Оригинальное название: Love and Mr Lewisham
Метки: О любви
Язык оригинала: Английский
Год:
Входит в основной список: Нет
Купить и скачать: Загрузка...
Скачать ознакомительный фрагмент: Загрузка...
Читать ознакомительный фрагмент: Загрузка...

Описание:

«Любовь и мистер Льюишем» (англ. Love and Mr. Lewisham) — реалистический роман английского писателя Герберта Уэллса. В переводе Н. Емельяниковой.

Статистика


Место в списке кандидатов: 500
Баллы: 480
Средний балл: 4.94
Проголосовало: 97 человек
Голосов за удаление: 0
93 человека поставили 5
3 человека поставили 4
1 человек поставил 3

Цитата:

« Глава I

Знакомит с мистером Люишемом

В первой главе ничего не говорится о Любви - эта участница событий появляется лишь в главе третьей, - а пока мы застаём мистера Люишема за Работой. Речь пойдёт о событиях десятилетней давности, и в те годы он был младшим учителем в частной школе в городке Хортли графства Суссекс; жалованье его составляло сорок фунтов в год, из коих он должен был в течение учебного года платить пятнадцать шиллингов в неделю владелице маленькой лавки на Вест-стрит миссис Манди, у которой жил и столовался. "Мистером" его звали для отличия от великовозрастных мальчишек, пока ещё обязанных учиться, а от них строго-настрого требовалось, чтобы, обращаясь к нему, они величали его "сэр".

Он носил костюм из магазина готового платья; борта и рукава его чёрного, строгого покроя сюртука были припорошены мелом, лицо покрыто первым пушком. а на губе определённо намечались усы. Это был приятный на вид юноша, восемнадцати лет, светловолосый, довольно плохо подстриженный, в очках на крупном носу - очки ему были совершенно не нужны, - он носил их ради поддержания дисциплины, чтобы казаться старше. В тот самый момент, когда начинается наше повествование, он находился у себя в комнате. То было чердачное помещение со слуховыми окошками в свинцовых рамах, покатым потолком и вспученными стенами, оклеенными, как свидетельствовали многочисленные надрывы, не одним слоем цветастых старомодных обоев.

Судя по убранству комнаты, мистера Люишема больше занимали мысли о Величии, нежели о Любви. Над изголовьем его кровати, например, где добрые люди вешают изречения из Библии, находились начертанные крупным, по-юношески вычурным почерком следующие истины:

ЗНАНИЕ - СИЛА

ЧТО СДЕЛАЛ ОДИН, СПОСОБЕН СДЕЛАТЬ ДРУГОЙ

(под словом "другой" подразумевался, конечно, сам мистер Люишем).
Эти истины не полагалось забывать ни на минуту. Каждое утро, когда голова мистера Люишема пролезала сквозь ворот рубашки. он мог вновь освежать их в своей памяти. А над выкрашенным жёлтой краской ящиком - на нём из-за отсутствия полок размещалась личная библиотека мистера Люишема - висела его "Programma". (Почему не просто "Программа", на этот вопрос мог бы ответить лучше моего редактор "Чэрч-таймс", который называет отдел литературной смеси "Varia".) В этой "Программе" год 1892-й был указан как срок, когда мистеру Люишему предстояло сдать при Лондонском университете экзамены на степень бакалавра "с отличием по всем предметам", а 1895-й отмечен "золотой медалью". Дальше, своим чередом, должны были последовать "брошюры либерального направления" и тому подобные вещи. "Тот, кто желает управлять другими, должен прежде всего научиться управлять собой" - было написано над умывальником, а возле двери, рядом с выходной парой брюк, висел портрет Карлейля. [Карлейль, Томас (1795-1881) - английский писатель, историк и публицист.]

Это были не пустые угрозы окружающему миру: действия уже начались. Растолкав Шекспира, эмерсоновские "Опыты" [Эмерсон, Ральф Уолдо (1803-1882) - американский писатель, историк и публицист.] и "Жизнь Конфуция" [Конфуций (Кун-цзы, 551-479 до н. э.) - древнекитайский философ.] в дешёвом издании, стояли потрёпанные и помятые учебники, несколько превосходных пособий "Всеобщей ассоциации заочного образования", тетради, чернила (красные и чёрные) в грошовых бутылочках и резиновая печатка с вырезанным на ней именем мистера Люишема. Полученные от Южно-Кенсингтонского колледжа голубовато-зелёные свидетельства о прохождении курса начерта-тельной геометрии, астрономии, физиологии, физиографии и неорганической химии украшали третью стену. А к портрету Карлейля был приколот список французских неправильных глаголов.

Над умывальником, к которому угрожающе близко скосом подступала крыша - ведь обитал мистер Люишем в мансарде, - канцелярская кнопка удерживала расписание дня. Мистеру Люишему надлежало вставать в 5 утра, а свидетелем тому, что это не пустое хвастовство, был американский будильник, стоявший на ящике возле кинг. Подтверждали это и кусочки шоколада на бумажной тарелочке у изголовья постели. "До восьми - французский" - кратко извещало расписание. На завтрак полагалось двадцать минут; затем двадцать пять минут - не больше и не меньше - посвящалось литературе, то есть заучиванию отрывков (в основном риторического характера) из пьес Вильяма Шекспира, после чего следовало отправляться в школу и приступать к выполнению своих непосредственных обязанностей. На перерыв и час обеда расписание назначало сочинение из латыни (на время еды, однако, предписывалась опять литература), а в остальные часы суток занятия менялись в зависимости от дня недели. Ни одной минуты дьяволу с его "искушениями". Только семидесятилетний Старец [Мудрый Старец (Лао-цзы, VI-V век до н. э.) — древнекитайский философ] имеет право и время на праздность.

Подумать только, до чего превосходное расписание!
Встать и приступить к работе в 5 утра, когда весь мир вокруг тебя ещё хранит горизонтальное положение и видит сны, нежась в тепле, а тот, кого вдруг разбудили, глупо таращит глаза и тотчас же, ворча и вздыхая, снова поворачивается на бок и засыпает. В восемь за плечами уже трёхчасовая работа, то есть на три часа больше знаний, чем у любого другого человека. На освоение иностранного языка требуется, как объяснял мне один известных учёный, около тысячи часов упорного труда; а если Вы уже знаете три-четыре языка, то потребуется гораздо меньше времени и можно освоить по языку в год. занимаясь только перед завтраком. Владение языками - к вашим услугам, стОит лишь руку протянуть! Или взять литературу - удивительная Идея! Послеобеденные часы - Математика и естественные науки. Что может быть проще и одновременно величественнее? Через шесть лет мистер Люишем будет владеть пятью или шестью языками, получит глубокое, всестороннее образование и усвоит привычку к сказочному трудолюбию, и всё это к двадцати четырём годам. У него уже будет диплом университета и приличные средства к существованию. Надо думать, и брошюры либерального направления тоже не окажутся пустяками. Можно себе представить, ЧТО ждёт мистера Люишема в тридцать лет. Конечно, по мере приобретения жизненного опыта подвергнется кое-каким изменениям и "Programma", но дух её не изменится, и дух этот - всепоглощающее пламя!

Он сидел лицом к ромбовидному окну и быстро-быстро что-то писал. Столом ему служил второй жёлтый ящик, поставленный стоймя; крышка ящика была откинута, поэтому колени мистера Люишема удобно устроились внутри. на постели были навалены книги и размноженные на ротапринте многочисленные инструкции его заочных наставников. Согласно висевшему на стене расписанию, мистер Люишем, как Вы могли бы убедиться, занималcя переводом с латинского языка на английский.

Мало-помалу скорость письма уменьшилась. Дело разладилось на "Urit me Glyceroe nitor". [Сжигает меня Гликеры ослепительная краса (лат.)] Эта фраза никак не давалась ему. "Urit me", - пробормотал он, и взгляд его, оторвавшись от книги, переместился на видневшуюся из окна крышу дома священника с её обвитыми плющом печными трубами. Его лоб, сначала нахмуренный, теперь разгладился. "Urit me"! Прикусив зубами кончик ручки, он огляделся в поисках Словаря. "Urare"?

Внезапно выражение его лица изменилось. Рука, протянутая к словарю, опустилась. Он прислушался к доносившемуся с улицы лёгкому постукиванию Это были шаги.

Он вскочил и, вытянув шею. старался сквозь стёкла ненужных ему очков и ромбовидные стёкла окна разглядеть, что там на улице. Прямо под собой, внизу, он увидел шляпку, затейливо украшенную бело-розовыми цветами, плечо, кончик носа и подбородок. Ну да, это она, та самая Незнакомка, которая в прошлое воскресенье сидела под хорами возле Фробишеров. Тогда он тоже видел её лишь краем глаза...

Он следил за ней, пока она не исчезла из поля зрения. Попытался даже проводить её взглядом за угол...

Затем, вздрогнув, нахмурился и вынул ручку изо рта.
- Как я отвлекаюсь! - сказал он. - И по каждому пустяку! Где я остановился? Фу! - с шумом выдохнул он воздух, выражая этим своё раздражение, и сел, снова засунув колени в открытый ящик. - Urit me, повторил он, кусая кончик пера и отыскивая словарь.

Была среда, в этот день занятий в школе не было.
Стоял конец марта, и весенний день был великолепен своим янтарным светом, ослепительно белыми облаками и густо-синим небом; тут и там среди ветвей деревьев мелькали брызги яркой зелени, возбуждённо и радостно чирикали птицы - радостный день, волнующий, зовущий, истинный вестник лета, близость которого уже чувствовалась в воздухе. Тёплая земля раздавалась под натиском набухших семян, а в хвойных лесах, чуть слышно потрескивая, лопались чешуйчатые почки. И не только земля, воздух и деревья внимали зову матери-природы, он волновал и юношескую кровь мистера Люишема; побуждая его к жизни, жизни совсем иной, нежели та, к какой звала его "Programma".

Он увидел Словарь, выглядывавший из-под газеты, нашёл "Urit me", оценил сверкающую "nitor" плеч Гликеры, снова отвлёкся и снова одёрнул себя.

- Не могу сосредоточиться, - сказал мистер Люишем.

Он снял свои бесполезные очки, протёр стёкла и сощурился. Проклятый Гораций с его эпитетами! Пойти разве погулять?

- Не поддамся, - заупрямился он. нацепил на нос очки и с воинственной решительностью, положив локти на ящик, вцепился руками в волосы...

Глава XXXII

ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПОБЕДА



В тот же вечер часов около семи Этель вошла в комнату с корзиной для
бумаг, которую она купила ему, и застала его за маленьким туалетным
столиком, тем самым, что должен был служить письменным столом. Из окна
открывался непривычно широкий для Лондона вид: длинный ряд покатых крыш,
спускающихся к вокзалу, просторное голубое небо, уходящее вверх, к уже
темнеющему зениту, и вниз, к таинственному туману крыш, щетинившихся
дымовыми трубами, сквозь который там и тут проступали то сигнальные огни и
клубы пара, то движущаяся цепочка освещенных окон поезда, то еле
различимая перспектива улиц. Похваставшись корзиной, Этель поставила ее у
его ног, и в этот момент взгляд ее упал на желтый лист бумаги, который он
держал в руках.
- Что это у тебя?
Он протянул ей листок.
- Я нашел его на дне моего желтого ящика. Это еще из Хортли.
Она взяла листок и увидела изложенную в хронологическом порядке
жизненную программу. На полях были какие-то пометки, а все даты наскоро
переправлены.
- Совсем пожелтел, - заметила Этель.
Люишем подумал, что от этого замечания ей, пожалуй, следовало бы
воздержаться. Он смотрел на свою "Программу", и ему почему-то стало
грустно. Оба молчали. И вдруг он почувствовал ее руку на своем плече,
увидел, что она склоняется над ним.
- Милый, - прошептала она странно изменившимся голосом.
Он понял, что она хочет что-то сказать, но не может подыскать слов.
- Что? - наконец спросил он.
- Ты не огорчаешься?
- Из-за чего?
- Из-за этого.
- Нет!
- Тебе даже... Тебе даже ничуть не жалко? - спросила она.
- Нет, ничуть.
- Я не могу понять. Так много...
- Я рад, - заявил он. - Рад.
- Но заботы... расходы... и твоя работа?
- Именно поэтому, - сказал он, - я и рад.
Она недоверчиво посмотрела на него. Он поднял глаза и прочел сомнение
на ее лице. Он обнял ее, и она тотчас же, почти рассеянно повинуясь
обнимающей ее руке, наклонилась и поцеловала его.
- Этим все решено, - сказал он, не отпуская ее. - Это соединяет нас.
Неужели ты не понимаешь? Раньше... Теперь все по-другому. Это - наше
общее. Это... Это - связующее звено, которого нам недоставало. Оно свяжет
нас воедино, соединит навсегда. Это будет наша жизнь. Ради чего я буду
работать. Все остальное...
Он смело взглянул правде в глаза.
- Все остальное было... тщеславие!
На ее лице еще оставалась тень сомнения, тень печали.
- Милый, - наконец позвала она.
- Что?
Она сдвинула брови.
- Нет! - сказала она. - Я не могу этого сказать.
Опять наступило молчание, во время которого Этель очутилась на коленях
у Люишема.
Он поцеловал ее руку, но ее лицо по-прежнему было серьезным. Она
смотрела в окно на сгущающиеся сумерки.
- Я глупая, я это знаю, - сказала она. - Я говорю... совсем не то, что
чувствую.
Он ждал, что она скажет дальше.
- Нет, не могу, - вздохнула она.
Он чувствовал, что обязан помочь ей. Ему тоже нелегко было найти слова.
- Мне кажется, я понимаю, - сказал он, стараясь ощутить неуловимое.
Снова молчание, долгое, но исполненное смысла. Внезапно она вернулась к
жизненной прозе и встала.
- Если я не сойду вниз, маме придется самой накрывать к ужину.
У двери она остановилась и еще раз взглянула на него. Мгновение они
смотрели друг на друга. В сумерках ей был виден лишь смутный его силуэт.
Люишем вдруг протянул к ней руки...
Внизу раздались шаги. Этель освободилась из его объятий и выбежала из
комнаты. Он услышал, как она крикнула:
- Мама! Я сама накрою к ужину. А ты отдыхай.
Он прислушивался к ее шагам, пока они не стихли за кухонной дверью.
Тогда он снова посмотрел на свою "Программу", и на мгновение она
показалась ему сущим пустяком.
Он держал ее в руках и разглядывал так, будто она была написана другим
человеком. И в самом деле ее писал совсем другой человек.
- "Брошюры либерального направления", - прочел он и засмеялся.
Мысли унесли его далеко-далеко. Он откинулся на стуле. "Programma" в
его руках была теперь просто символом, отправной точкой, и, глубоко
задумавшись, он уставился в темнеющее окно. Так он сидел долго, и в голове
у него сменялись мысли, которые были почти что чувства, чувства, принявшие
форму и весомость идей. И, мелькая, они стали постепенно облекаться в
слова.
- Да, это было тщеславие, - сказал он. - Мальчишеское тщеславие. Для
меня, во всяком случае. Я слишком двойствен. Двойствен? Просто зауряден!
"Мечты, подобные моим, способности, подобные моим". Да у любого человека.
И все же... Какие у меня были замыслы!
Он вспомнил о социализме, о своем пламенном желании переделать мир. И
подивился тому, сколько новых перспектив открылось ему с тех пор.
- Не для нас... Не для нас. Нам суждено погибнуть в безвестности. В
один прекрасный день... Когда-нибудь... Но это не для нас...
- В сущности, все это - ребенок. Будущее - это ребенок. Будущее! И все
мы не более как верные слуги или, наоборот, предатели Будущего...
- Есть естественный отбор, и значит... Этот путь - счастье... Так
должно быть. Другого нет.
Он вздохнул.
- То есть такого, чтобы хватило на всю жизнь.
- И все же жизнь сыграла со мной злую шутку: так много обещала и так
мало дала!
- Нет! Так рассуждать нельзя. Из этого ничего не получится! Ничего не
получится!
- Карьера. Это тоже карьера - самая важная карьера на свете. Отец! Что
еще мне нужно?
- И... Этель! Нечего удивляться, что она казалась пустой... Она и была
пустой. Нечего удивляться, что она была раздражительной. Она не выполняла
своего назначения в жизни. Что ей оставалось делать? Она была служанкой,
игрушкой...
- Да, вот это и есть жизнь. Только это и есть жизнь. Для этого мы
сотворены и рождены. Все остальное - игра...
Игра!
Он снова посмотрел на свою "Программу". Потом обеими руками взялся за
верх листка, но остановился в нерешительности. Видение стройной Карьеры,
строгой последовательности трудов и успехов, отличий и еще раз отличий
вставало за этим символом. Но он сжал губы и медленно разорвал пожелтевший
лист на две половинки. Затем сложил обе половинки вместе и снова их
разорвал, снова сложил тщательно и аккуратно и снова разорвал, пока
"Programma" не превратилась в кучу маленьких клочков. Ему казалось, что он
разрывает на куски свое прошлое.
- Игра! - после долгого молчания прошептал он.
- Конец юности, - сказал он, - конец пустым мечтам...
Он не двигался, руки его покоились на столе, глаза смотрели на синий
прямоугольник окна. Гаснущий свет собрался в одной точке: вспыхнув,
зажглась Звезда.
Он заметил, что все еще держит в руках клочки бумаги. Он вытянул руку и
бросил их в ту самую новую корзинку, которую купила ему Этель.
Два клочка упали на пол. Он наклонился, подобрал их и осторожно положил
вместе с остальными.
»
Отзывы (0)

Добавить отзыв 

Сообщить об ошибке

Квиз (0)

Нет вопросов по книге Герберт Уэллс «Любовь и мистер Люишем»
Отправить свой вопрос >>>
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика