100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
| Автор: | Фрэнсис Скотт Фицджеральд |
| Оригинальное название: | The Cut-Glass Bowl |
| Метки: | Классика, Рассказ |
| Язык оригинала: | Бенгальский |
| Год: | 1920 |
| Входит в основной список: | Нет |
| Купить и скачать: | Загрузка... |
| Скачать ознакомительный фрагмент: | Загрузка... |
| Читать ознакомительный фрагмент: | Загрузка... |
|
Описание: Рассказы, представленные в этой книге и никогда прежде не переводившиеся на русский язык, были написаны Фицджерадьдом в разные годы: в 20-е, когда он познал громкий успех, и в 30-е, когда его преследовали неудачи, приведшие к трагическому краху. |
|
| « |
Прошли и раннекаменный, и позднекаменный, и бронзовый века. И через многие годы наступил он — хрустальный век. В хрустальном веке молодые дамы сначала убеждали молодых кавалеров с длинными, вьющимися усами сделать им предложение, а потом, на протяжении нескольких месяцев после венчания, сидели и писали письма с благодарностями за сыпавшиеся на молодоженов дождем хрустальные подарки — чаши для пунша, чаши для мытья рук, изящные стаканы, бокалы для вина, мороженицы, конфетницы, графины и пепельницы — потому что, хотя хрусталь и не был чем-то новым для 90-х годов XIX века, он все-таки был особым материалом, отражавшим ослепительный свет моды, разливавшийся от тихой бухты Бэк-Бэй до скоростного Среднего Запада.
После свадьбы чаши для пунша выстраивались на буфете — и самая большая гордо устанавливалась в центре — стаканы устраивались на «китайской горке», подсвечники ставились по краям — и борьба за существование начиналась. Блюдо для конфет теряло свою маленькую ручку и становилось игольницей, покорно перемещаясь в спальню на втором этаже; прогуливающийся котенок сбрасывал маленькую вазу с буфета; наемная горничная раскалывала на куски вазу побольше, ударив ее о блюдо для сахара; затем бокалы изнемогали в борьбе и падали со своих тонких ножек; и даже изящные стаканы исчезали один за одним, как десять негритят. Последний из них, испуганный и изувеченный, заканчивал свою карьеру в качестве стакана для зубных щеток на полочке в ванной, среди других потёртых экс-джентльменов. И в тот момент, когда он падал на пол, заканчивалась эпоха. Полдень славы хрустального века уже давным-давно миновал, когда любопытная миссис Роджер Файрбоат заглянула к прекрасной миссис Гарольд Пайпер. — Моя дорогая, — сказала любопытная миссис Роджер Файрбоат, — я прямо-таки влюблена в ваш дом. Я думаю, что он — произведение искусства! — Ну что вы… Благодарю вас! — сказала прекрасная миссис Гарольд Пайпер, и в ее юных темных глазах блеснули огоньки. — Вы должны заходить к нам почаще. Я почти всегда провожу вечера в одиночестве. На это миссис Файрбоат могла бы заметить, что не поверила ни на йоту и не видит причины, в силу которой в это можно было бы поверить — ведь весь город говорил о том, что мистер Фрэдди Гедни заглядывает к миссис Пайпер чуть ли не ежедневно на протяжении последних шести месяцев. Миссис Файрбоат находилась уже в таком зрелом возрасте, когда любые слова молодых и красивых женщин не вызывают особого доверия… — Больше всего мне нравится ваша столовая, — сказала она. — Весь этот дивный фарфор, и эта огромная хрустальная чаша! Миссис Пайпер рассмеялась так мило, что желание миссис Файрбоат как-нибудь намекнуть об истории с Фрэдди Гедни почти что исчезло. — Ах, эта большая чаша! Когда миссис Пайпер выговаривала слова, ее губы походили на яркие лепестки розы. — У этой чаши даже есть своя история… — Неужели? — Помните ли вы молодого Карльтона Кэнби? Когда-то он ухаживал за мной и в тот вечер, когда я сказала ему, что собираюсь замуж за Гарольда — это было семь лет назад, в 1892, он в конце концов взял себя в руки и сказал: «Эвелин, я хочу подарить тебе на память вещь, такую же тяжелую, как твой характер, такую же прекрасную, пустую и прозрачную, как ты». Он немного испугал меня — его глаза так потемнели! Я подумала, что он собирается подарить мне дом с привидениями, или что-нибудь вроде такой коробочки, которая взрывается в руках, когда ты ее открываешь. Но на следующий день он прислал мне чашу, и — конечно же! — просто великолепную! Ее диаметр, или периметр, или как-там-еще-это-называется, 2,5 фута — или даже 3,5! Неважно, наш буфет все равно слишком мал для нее! — Моя дорогая, не правда ли, весьма, весьма странный подарок? А после этого он, кажется, уехал из города? Миссис Файрбоат царапала курсивом в памяти — «тяжелая, прекрасная, пустая и прозрачная». — Да, он уехал на Запад… Или на Восток — или куда-нибудь еще, — ответила миссис Пайпер, излучая то божественное неведение, которое позволяет красоте не подчиняться законам времени и пространства. Миссис Файрбоат натягивала перчатки, воздавая хвалу эффекту обширности дома, вызванному открывшимся ей видом на библиотеку из просторного музыкального салона. На заднем плане вид включал в себя еще и часть столовой. И правда, это был один из прелестнейших маленьких домиков города, и миссис Пайпер уже поговаривала о переезде в дом побольше, на Авеню Деверю. «Судя по всему, этот Гарольд Пайпер, как говорится, «печатает деньги», — подумала миссис Файрбоат». Осенний день клонился к вечеру; на лице миссис Файрбоат, свернувшей в это мгновение на тротуар, появилось то строгое, слегка неприятное выражение, которое почти все состоявшиеся сорокалетние женщины предпочитают носить на улице. «Если бы я была Гарольдом Пайпером, я бы проводила немного меньше времени за работой и немного больше — дома, — думала миссис Пайпер. — Кто-нибудь из его друзей просто обязан поговорить с ним». Но если миссис Файрбоат сочла вечер удачным, то, задержись она в доме ещё на пару минут, она назвала бы его триумфальным. Её темная удалявшаяся фигура еще виднелась в сотне ярдов от дома, когда весьма хорошо одетый, но слегка обезумевший молодой человек свернул на дорожку, ведущую к дому Пайперов. Миссис Пайпер, услышав звонок, сама отворила ему дверь и быстро провела его в библиотеку — скорее смущенно, чем радостно. — Я должен был вас видеть, — исступленно заговорил он. — Ваша записка свела меня с ума! Это Гарольд вас так напугал? Она покачала головой. — Все кончено, Фрэд, — медленно проговорила она, и ее губы еще никогда не были так похожи на раскрывшуюся розу. — Вчера вечером он пришел домой обезумевшим, потому что чувство долга у Джесси Пайпер оказалось сильнее, чем ее чувство такта — она пришла к нему в контору и рассказала все городские сплетни о нас с тобой. Это ранило его — ох! Я ничего не могу поделать, я просто не могу видеть его в таком состоянии, Фрэд! Он сказал, что мы, оказывается, всё это лето были главной темой сплетен в клубе, а он ни о чем и не догадывался! И только сейчас он начал понимать случайно услышанные им обрывки разговоров и завуалированные намеки. Он в ярости, Фрэд, и он любит меня — более того, я его люблю! Гедни медленно кивнул головой и полуприкрыл глаза. — Да, — сказал он. — Да, мы с тобой очень похожи. Я также, как и ты, слишком ясно представляю себе точку зрения другого человека. Его искренние серые глаза встретили ее потемневший взгляд. — Счастливые времена позади. Господи, Эвелин, я весь день просидел в конторе, снова и снова перечитывая твое письмо… — Ты должен сейчас же уйти, Фрэд, — перебила она, и легкий оттенок спешки в ее голосе стал для него новым ударом. — Я дала ему честное слово, что больше не буду с тобой видеться. Я знаю, насколько далеко можно зайти, когда имеешь дело с Гарольдом, и эта встреча именно то, чего делать никак нельзя! Они разговаривали стоя, и, проговаривая последнюю фразу, она двинулась по направлению к двери. Гедни выглядел глубоко несчастным, пытаясь в этот момент навсегда запечатлеть в сердце ее образ — а затем они оба застыли, как статуи, неожиданно услышав звуки шагов с улицы. Её рука сейчас же протянулась и схватила его за отворот пальто, почти что втолкнув через раскрытую дверь в темную столовую. — Я заставлю его подняться наверх, — прошептала она. — Не двигайся, пока не услышишь, что он поднимается по ступенькам. Затем уходи как можно быстрее. И он остался один, прислушиваясь в темноте, как она приветствует мужа в коридоре. Гарольду Пайперу было тридцать шесть, он был на девять лет старше жены. Он был красив — но красоту его портили некоторые неприятные черты: слишком близко посаженные глаза,вызывавшие у наблюдателя впечатление «одеревенелости» лица, когда оно находилось в состоянии покоя. В ситуации с Гедни он занял самую типичную для него позицию. То есть сказал Эвелин, что многое обдумал и никогда не будет ни упрекать ее, ни даже вспоминать об этом — что вовсе не обмануло Эвелин; себе же он сказал, что надо смотреть на вещи шире. Как все люди, озабоченные широтой своего собственного взгляда на вещи, он смотрел на всё с зоркостью крота. Сегодня он поприветствовал Эвелин с преувеличенной сердечностью. — Тебе нужно поскорее одеться, Гарри, — натянуто произнесла она. — Мы опаздываем к Бронсонам. Он кивнул. — Я уже одеваюсь, дорогая, — и направился в библиотеку! Сердце Эвелин громко застучало. |
» |
