 Увеличить |
XXX
Камера,
в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в девять аршин длины и
семь ширины, с двумя окнами, выступающею облезлой печкой и нарами с
рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против
двери, была темная икона с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под
ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево было почерневшее место
пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что прошла, и женщины уже
были заперты на ночь.
Всех
обитательниц этой Камеры было пятнадцать: двенадцать женщин и трое детей.
Было еще
совсем светло, и только две женщины лежали на нарах: одна, укрытая с головой
халатом, – дурочка, взятая за бесписьменность, – эта всегда
почти спала, – а другая – чахоточная, отбывавшая наказание за
воровство. Эта не спала, а лежала, подложив под голову халат, с широко
открытыми глазами, с трудом, чтобы не кашлять, удерживая в горле щекочущую ее и
переливающуюся мокроту. Остальные женщины, – все простоволосые и в
одних сурового полотна рубахах, – некоторые сидели на нарах и шили,
некоторые стояли у окна и смотрели на проходивших по двору арестантов. Из тех
трех женщин, которые шили, одна была та самая старуха, которая провожала
Маслову, – Кораблева, мрачного вида, насупленная, морщинистая, с
висевшим мешком кожи под подбородком, высокая, сильная женщина с короткой
косичкой русых седеющих на висках волос и с волосатой бородавкой на щеке.
Старуха эта была приговорена к каторге за убийство топором мужа. Убила же она
его за то, что он приставал к ее дочери. Она была старостихой камеры, она же и
торговала вином. Она шила в очках и держала в больших рабочих руках иголку
по-крестьянски, тремя пальцами и острием к себе. Рядом с ней сидела и также шила
мешки из парусины невысокая курносая черноватая женщина с маленькими черными
глазами, добродушная и болтливая. Это была сторожиха при железнодорожной будке,
присужденная к трем месяцам тюрьмы за то, что не вышла с флагом к поезду, с
поездом же случилось несчастье. Третья шившая женщина была Федосья – Феничка,
как ее звали товарки, – белая, румяная, с ясными детскими голубыми
глазами и двумя длинными русыми косами, обернутыми вокруг небольшой головы,
совсем молодая, миловидная женщина. Она содержалась за покушение отравить мужа.
Попыталась она отравить мужа тотчас же после замужества, в которое была выдана
шестнадцатилетней девочкой. В те восемь месяцев, во время которых она, будучи
взята на поруки, ожидала суда, она не только помирилась с мужем, но так
полюбила его, что суд застал ее живущей с мужем душа в душу. Несмотря на то,
что муж и свекор и в особенности полюбившая ее свекровь старались на суде всеми
силами оправдать ее, она была приговорена к ссылке в Сибирь, в каторжные
работы. Добрая, веселая, часто улыбающаяся Федосья эта была соседка Масловой по
нарам и не только полюбила Маслову, но признала своей обязанностью заботиться о
ней и служить ей. Без дела сидели на нарах еще две женщины, одна лет сорока, с
бледным худым лицом, вероятно когда-то очень красивая, теперь худая и бледная.
Она держала на руках ребенка и кормила его белой длинной грудью. Преступление
ее состояло в том, что, когда из их деревни везли рекрута, по понятиям мужиков
незаконно взятого, народ остановил станового и отнял рекрута. Женщина же эта,
тетка незаконно взятого малого, первая схватила за повод лошадь, на которой
везли рекрута. Еще сидела без дела на нарах невысокая, вся в морщинках,
добродушная старушка, с седыми волосами и горбатой спиной.
Старушка
эта сидела у печки на нарах и делала вид, что ловит четырехлетнего коротко обстриженного
пробегавшего мимо нее толстопузого, заливавшегося смехом мальчика. Мальчишка в
одной рубашонке пробегал мимо нее и приговаривал все одно и то же: «Ишь, не
поймала!» Старушка эта, обвинявшаяся вместе с сыном в поджоге, переносила свое
заключение с величайшим добродушием, сокрушаясь только о сыне, сидевшем с ней
одновременно в остроге, но более всего о своем старике, который, она боялась,
совсем без нее завшивеет, так как невестка ушла и его обмывать некому.
Кроме
этих семи женщин, еще четыре стояли у одного из открытых окон и, держась за железную
решетку, знаками и криками переговаривались с проходившими по двору теми самыми
арестантами, с которыми столкнулась Маслова у входа. Одна из этих женщин,
отбывавшая наказание за воровство, была большая, грузная, с обвисшим телом
рыжая женщина, с желтовато-белыми, покрытыми веснушками лицом, руками и толстой
шеей, выставлявшейся из-за развязанного раскрытого ворота. Она громко кричала в
окно хриплым голосом неприличные слова. С ней рядом стояла, ростом с
десятилетнюю девочку, черноватая нескладная арестантка с длинной спиной и
совсем короткими ногами.
Лицо у
ней было красное, в пятнах, с широко расставленными черными глазами и толстыми
короткими губами, не закрывавшими белые выпирающие зубы.
Она
визгливо, урывками, смеялась тому, что происходило на дворе.
Арестантка
эта, прозывавшаяся Хорошавкой за свое щегольство, судилась за кражу и поджог.
Позади их стояла в очень грязной серой рубахе жалкого вида худая, жилистая и с
огромным животом беременная женщина, судившаяся за укрывательство кражи.
Женщина эта молчала, но все время одобрительно и умиленно улыбалась на то, что
происходило на дворе. Четвертая, стоявшая у окна, была отбывающая наказание за
корчемство невысокая, коренастая деревенская женщина с очень выпуклыми глазами
и добродушным лицом. Женщина эта – мать мальчишки, игравшего с старушкой,
и семилетней девочки, бывшей с ней же в тюрьме, потому что не с кем было
оставить их, – так же, как и другие, смотрела в окно, но не
переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая глаза, на то, что
говорили со двора проходившие арестанты. Дочка же ее, семилетняя девочка с
распущенными белыми волосами, стоя в одной рубашонке рядом с рыжей и
ухватившись худенькой маленькой ручонкой за ее юбку, с остановившимися глазами
внимательно вслушивалась в те ругательные слова, которыми перекидывались
женщины с арестантами, и шепотом, как бы заучивая, повторяла их. Двенадцатая
арестантка была дочь дьячка, утопившая в колодце прижитого ею ребенка. Это была
высокая, статная девушка с спутанными волосами, выбивавшимися из недлинной толстой
русой косы, и остановившимися выпуклыми глазами. Она, не обращая никакого
внимания на то, что происходило вокруг нее, ходила босая и в одной грязной
серой рубахе взад и вперед по свободному месту камеры, круто и быстро поворачиваясь,
когда доходила до стены.
|
