Увеличить |
III
После
развратной, роскошной и изнеженной жизни последних шести лет в городе и двух
месяцев в остроге с уголовными жизнь теперь с политическими, несмотря на всю
тяжесть условий, в которых они находились, казалась Катюше очень хорошей.
Переходы от двадцати до тридцати верст пешком при хорошей пище, дневном отдыхе
после двух дней ходьбы физически укрепили ее; общение же с новыми товарищами
открыло ей такие интересы в жизни, о которых она не имела никакого понятия.
Таких чудесных людей, как она говорила, как те, с которыми она шла теперь, она
не только не знала, но и не могла себе и представить.
– Вот
плакала, что меня присудили, – говорила она. – Да я век
должна бога благодарить. То узнала, чего во всю жизнь не узнала бы.
Она
очень легко и без усилия поняла мотивы, руководившие этими людьми, и, как
человек из народа, вполне сочувствовала им. Она поняла, что люди эти шли за
народ против господ; и то, что люди эти сами были господа и жертвовали своими
преимуществами, свободой и жизнью за народ, заставляло ее особенно ценить этих
людей и восхищаться ими.
Она
восхищалась всеми своими новыми сотоварищами; но больше всех она восхищалась
Марьей Павловной, и не только восхищалась ей, но полюбила ее особенной,
почтительной и восторженной любовью. Ее поражало то, что эта красивая девушка
из богатого генеральского дома, говорившая на трех языках, держала себя как
самая простая работница, отдавала с себя другим все, что присылал ей ее богатый
брат, и одевалась и обувалась не только просто, но бедно, не обращая никакого
внимания на свою наружность. Эта черта – совершенное отсутствие кокетства – особенно
удивляла и потому прельщала Маслову. Маслова видела, что Марья Павловна знала и
даже что ей приятно было знать, что она красива, но что она не только не
радовалась тому впечатлению, которое производила на мужчин ее наружность, но
боялась этого и испытывала прямое отвращение и страх к влюблению. Товарищи ее,
мужчины, знавшие это, если и чувствовали влечение к ней, то уж не позволяли
себе показывать этого ей и обращались с ней, как с товарищем-мужчиной. Но
незнакомые люди часто приставали к ней, и от них, как она рассказывала, спасала
ее ее большая физическая сила, которой она особенно гордилась. «Один раз, – как
она, смеясь, рассказывала, – ко мне пристал на улице какой-то
господин и ни за что не хотел отстать, так я так потрясла его, что он испугался
и убежал от меня».
Стала
она революционеркой, как она рассказывала, потому, что с детства чувствовала отвращение
к господской жизни, а любила жизнь простых людей, и ее всегда бранили за то,
что она в девичьей, в кухне, в конюшне, а не в гостиной.
– А
мне с кухарками и кучерами бывало весело, а с нашими господами и дамами
скучно, – рассказывала она. – Потом, когда я стала
понимать, я увидала, что наша жизнь совсем дурная. Матери у меня не было, отца
я не любила, и девятнадцати лет я с товаркой ушла из дома и поступила
работницей на фабрику.
После
фабрики она жила в деревне, потом приехала в город и на квартире, где была
тайная типография, была арестована и приговорена к каторге. Марья Павловна не
рассказывала никогда этого сама, но Катюша узнала от других, что приговорена
она была к каторге за то, что взяла на себя выстрел, который во время обыска
был сделан в темноте одним из революционеров.
С тех
пор как Катюша узнала ее, она видела, что где бы она ни была, при каких бы ни
было условиях, она никогда не думала о себе, а всегда была озабочена только
тем, как бы услужить, помочь кому-нибудь в большом или малом. Один из
теперешних товарищей ее, Новодворов, шутя говорил про нее, что она предается
спорту благотворения. И это была правда. Весь интерес ее жизни состоял, как для
охотника найти дичь, в том, чтобы найти случай служения другим. И этот спорт
сделался привычкой, сделался делом ее жизни. И делала она это так естественно,
что все, знавшие ее, уже не ценили, а требовали этого.
Когда
Маслова поступила к ним, Марья Павловна почувствовала к ней отвращение, гадливость.
Катюша заметила это, но потом также заметила, что Марья Павловна, сделав усилие
над собой, стала с ней особенно ласкова и добра. И ласка и доброта такого
необыкновенного существа так тронули Маслову, что она всей душой отдалась ей,
бессознательно усваивая ее взгляды и невольно во всем подражая ей. Эта
преданная любовь Катюши тронула Марью Павловну, и она также полюбила Катюшу.
Женщин
этих сближало еще и то отвращение, которое обе они испытывали к половой любви.
Одна ненавидела эту любовь потому, что изведала весь ужас ее; другая потому,
что, не испытав ее, смотрела на нее как на что-то непонятное и вместе с тем
отвратительное и оскорбительное для человеческого достоинства.
|