ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Партия,
с которой шла Маслова, прошла около пяти тысяч верст. До Перми Маслова шла по
железной дороге и на пароходе с уголовными, и только в этом городе Нехлюдову
удалось выхлопотать перемещение ее к политическим, как это советовала ему
Богодуховская, шедшая с этой же партией.
Переезд
до Перми был очень тяжел для Масловой и физически и нравственно. Физически – от
тесноты, нечистоты и отвратительных насекомых, которые не давали покоя, и
нравственно – от столь же отвратительных мужчин, которые, так же как
насекомые, хотя и переменялись с каждым этапом, везде были одинаково назойливы,
прилипчивы и не давали покоя. Между арестантками и арестантами, надзирателями и
конвойными так установился обычай цинического разврата, что всякой, в
особенности молодой, женщине, если она не хотела пользоваться своим положением
женщины, надо было быть постоянно настороже. И это всегдашнее положение страха
и борьбы было очень тяжело. Маслова же особенно подвергалась этим нападкам и по
привлекательности своей наружности, и по известному всем ее прошедшему. Тот
решительный отпор, который она давала теперь пристававшим к ней мужчинам,
представлялся им оскорблением и вызывал в них против нее еще и озлобление.
Облегчало ее положение в этом отношении близость ее с Федосьей и Тарасом,
который, узнав о тех нападениях, которым подвергалась его жена, пожелал
арестоваться, чтобы защищать ее, и с Нижнего ехал как арестант, вместе с заключенными.
Перевод
в отделение политических улучшил положение Масловой во всех отношениях. Не
говоря о том, что политические лучше помещались, лучше питались, подвергались
меньшим грубостям, перевод Масловой к политическим улучшил ее положение тем,
что прекратились эти преследования мужчин, и можно было жить без того, чтобы
всякую минуту ей не напоминали о том ее прошедшем, которое она так хотела забыть
теперь. Главное же преимущество этого перевода состояло в том, что она узнала
некоторых людей, имевших на нее решительное и самое благотворное влияние.
Помещаться
на этапах Масловой разрешено было с политическими, но идти она в качестве
здоровой женщины должна была с уголовными. Так она шла все время от самого
Томска. С нею вместе шли также пешком двое политических:
Марья
Павловна Щетинина, та самая красивая девушка с бараньими глазами, которая поразила
Нехлюдова при свидании с Богодуховской, и ссылавшийся в Якутскую область некто
Симонсон, тот самый черный лохматый человек с глубоко ушедшими под лоб глазами,
которого Нехлюдов тоже заметил на этом свидании.
Марья
Павловна шла пешком потому, что уступила свое место на подводе уголовной беременной
женщине; Симонсон же потому, что считал несправедливым пользоваться классовым
преимуществом. Эти трое отдельно от других политических, выезжавших позднее на
подводах, выходили с уголовными рано утром. Так это и было на последнем этапе
перед большим городом, на котором партию принял новый конвойный офицер.
Было
раннее ненастное сентябрьское утро. Шел то снег, то дождь с порывами холодного
ветра. Все арестанты партии, четыреста человек мужчин и около пятидесяти
женщин, уже были на дворе этапа и частью толпились около конвойного-старшого,
раздававшего старостам кормовые деньги на двое суток, частью закупали съестное
у впущенных на двор этапа торговок. Слышался гул голосов арестантов, считавших
деньги, покупавших провизию, и визгливый говор торговок.
Катюша с
Марьей Павловной, обе в сапогах и полушубках, обвязанные платками, вышли на
двор из помещения этапа и направились к торговкам, которые, сидя за ветром у
северной стены палей, одна перед другой предлагали свои товары: свежий ситный,
пирог, рыбу, лапшу, кашу, печенку, говядину, яйца, молоко; у одной был даже
жареный поросенок.
Симонсон,
в гуттаперчевой куртке и резиновых калошах, укрепленных сверх шерстяных чулок
бечевками (он был вегетарианец и не употреблял шкур убитых животных), был тоже
на дворе, дожидаясь выхода партии. Он стоял у крыльца и вписывал в записную
книжку пришедшую ему мысль. Мысль заключалась в следующем:
«Если
бы, – писал он, – бактерия наблюдала и исследовала ноготь
человека, она признала бы его неорганическим существом. Точно так же и мы
признали земной шар, наблюдая его кору, существом неорганическим. Это неверно».
Сторговав
яиц, связку бубликов, рыбы и свежего пшеничного хлеба, Маслова укладывала все
это в мешок, а Марья Павловна рассчитывалась с торговками, когда среди
арестантов произошло движение. Все замолкло, и люди стали строиться. Вышел
офицер и делал последние перед выходом распоряжения.
Все шло
как обыкновенно: пересчитывали, осматривали целость кандалов и соединяли пары,
шедшие в наручнях. Но вдруг послышался начальственно гневный крик офицера,
удары по телу и плач ребенка. Все затихло на мгновение, а потом по всей толпе
пробежал глухой ропот. Маслова и Марья Павловна подвинулись к месту шума.
|
