IX
Братец опять тем же порядком вошли в комнату, так же
осторожно сели на стул, подобрали руки в рукава и ждали, что скажет Илья Ильич.
– Я получил очень неприятное письмо из деревни, в ответ
на посланную доверенность – помните? – сказал Обломов. – Вот
потрудитесь прочесть.
Иван Матвеевич взял письмо и привычными глазами бегал по
строкам, а письмо слегка дрожало в его пальцах. Прочитав, он положил письмо на
стол, а руки спрятал за спину.
– Как вы полагаете, что теперь делать? – спросил
Обломов.
– Они советуют вам ехать туда, – сказал Иван
Матвеевич. – Что же-с: тысячу двести верст не бог знает что! Через неделю
установится дорога, вот и съездили бы.
– Я отвык совсем ездить; с непривычки, да еще зимой,
признаюсь, мне бы трудно было, не хотелось бы… Притом же в деревне одному очень
скучно.
– А у вас много оброчных? – спросил Иван
Матвеевич.
– Да… не знаю: давно не был в деревне.
– Надо знать-с: без этого как же-с? нельзя справок
навести, сколько доходу получите.
– Да, надо бы, – повторил Обломов, – и сосед
тоже пишет, да вот дело-то подошло к зиме.
– А сколько оброку вы полагаете?
– Оброку? Кажется… вот позвольте, у меня было где-то
расписание… Штольц еще тогда составил, да трудно отыскать: Захар, должно быть,
сунул куда-нибудь. Я после покажу… кажется, тридцать рублей с тягла.
– Мужики-то у вас каковы? Как живут? – спрашивал
Иван Матвеевич. – Богатые или разорены, бедные? Барщина-то какова?
– Послушайте, – сказал, подойдя к нему, Обломов и
доверчиво взяв его за оба борта вицмундира.
Иван Матвеевич проворно встал, но Обломов усадил его опять.
– Послушайте, – повторил он расстановисто, почти
шепотом, – я не знаю, что такое барщина, что такое сельский труд, что
значит бедный мужик, что богатый; не знаю, что значит четверть ржи или овса,
что она стоит, в каком месяце и что сеют и жнут, как и когда продают; не знаю,
богат ли я или беден, буду ли я через год сыт или буду нищий – я ничего не
знаю! – заключил он с унынием, выпустив борты вицмундира и отступая от
Ивана Матвеевича. – Следовательно, говорите и советуйте мне, как ребенку…
– Как же-с, надо знать: без этого ничего сообразить
нельзя, – с покорной усмешкой сказал Иван Матвеевич, привстав и заложив
одну руку за спину, а другую за пазуху. – Помещик должен знать свое
имение, как с ним обращаться… – говорил он поучительно.
– А я не знаю. Научите меня, если можете.
– Я сам не занимался этим предметом, надо
посоветоваться с знающими людьми. Да вот-с, в письме пишут вам, –
продолжал Иван Матвеевич, указывая средним пальцем, ногтем вниз, на страницу
письма, – чтоб вы послужили по выборам: вот и славно бы! Пожили бы там,
послужили бы в уездном суде и узнали бы между тем временем и хозяйство.
– Я не знаю, что такое уездный суд, что в нем делают,
как служат! – выразительно, но вполголоса опять говорил Обломов, подойдя
вплоть к носу Ивана Матвеевича.
– Привыкнете-с. Вы ведь служили здесь, в департаменте:
дело везде одно, только в формах будет маленькая разница. Везде предписания,
отношения, протокол… Был бы хороший секретарь, а вам что заботы? подписать
только. Если знаете, как в департаментах дело делается…
– Я не знаю, как дело делается в департаментах, –
монотонно сказал Обломов.
Иван Матвеевич бросил свой двойной взгляд на Обломова и
молчал.
– Должно быть, вс° книги читали-с? – с той же
покорной усмешкой заметил он.
– Книги! – с горечью возразил Обломов и
остановился.
Недостало духа и не нужно было обнажаться до дна души перед
чиновником. «Я и книг не знаю», – шевельнулось в нем, но не сошло с языка
и выразилось печальным вздохом.
– Изволили же чем-нибудь заниматься, – смиренно
прибавил Иван Матвеевич, как будто дочитав в уме Обломова ответ о
книгах, – нельзя, чтоб…
– Можно, Иван Матвеич: вот вам живое доказательство –
я! Кто же я? Что я такое? Подите спросите у Захара, и он скажет вам: «барин!»
Да, я барин и делать ничего не умею! Делайте вы, если знаете, и помогите, если
можете, а за труд возьмите себе что хотите – на то и наука!
Он начал ходить по комнате, а Иван Матвеевич стоял на своем
месте и всякий раз слегка ворочался всем корпусом в тот угол, куда пойдет
Обломов. Оба они молчали некоторое время.
– Где вы учились? – спросил Обломов, остановясь
опять перед ним.
– Начал было в гимназии, да из шестого класса взял меня
отец и определил в правление. Что наша наука! Читать, писать, грамматике,
арифметике, а дальше и не пошел-с. Кое-как приспособился к делу, да и
перебиваюсь помаленьку. Ваше дело другое-с: вы проходили настоящие науки…
– Да, – со вздохом подтвердил Обломов, –
правда, я проходил и высшую алгебру, и политическую экономию, и права', а все к
делу не приспособился. Вот видите, с высшей алгеброй не знаю, много ли у меня
дохода. Приехал в деревню, послушал, посмотрел – как делалось у нас в доме и в
имении и кругом нас – совсем не те права'. Уехал сюда, думал как-нибудь с
политической экономией выйду в люди… А мне сказали, что науки пригодятся мне со
временем, разве под старость, а прежде надо выйти в чины, и для этого нужна
одна наука – писать бумаги. Вот я и не приспособился к делу, а сделался просто
барином, а вы приспособились: ну, так решите же, как изворотиться.
– Можно-с, ничего, – сказал наконец Иван
Матвеевич.
Обломов остановился против него и ждал, что он скажет.
– Можно поручить это все знающему человеку и
доверенность перевести на него, – прибавил Иван Матвеевич.
– А где взять такого человека? – спросил Обломов.
– У меня есть сослуживец, Исай Фомич Затертый: он
заикается немного, а деловой и знающий человек. Три года управлял большим
имением, да помещик отпустил его по этой самой причине, что заикается. Вот он и
вступил к нам.
– Да можно ли положиться на него?
– Честнейшая душа, не извольте беспокоиться! Он свое
проживет, лишь бы доверителю угодить. Двенадцатый год у нас состоит на службе.
– Как же он поедет, если служит?
– Ничего-с, отпуск на четыре месяца возьмет. Вы
извольте решиться, а я привезу его сюда. Ведь он не даром поедет…
– Конечно, нет, – подтвердил Обломов.
– Вы ему извольте положить прогоны, на прожиток,
сколько понадобится в сутки, а там, по окончании дела, вознаграждение, по
условию. Поедет-с, ничего!
– Я вам очень благодарен: вы меня от больших хлопот
избавите, – сказал Обломов, подавая ему руку. – Как его?..
– Исай Фомич Затертый, – повторил Иван Матвеевич,
отирая наскоро руку обшлагом другого рукава, и, взяв на минуту руку Обломова,
тотчас спрятал свою в рукав. – Я завтра поговорю с ним-с и приведу.
– Да приходите обедать, мы и потолкуем. – Очень,
очень благодарен вам! – говорил Обломов, провожая Ивана Матвеевича до
дверей.
|