XIX. УСПЕХИ
КАВАЛЬКАНТИ СЫНА
Тем временем г-н Кавальканти-отец отбыл из Парижа, чтобы вернуться на свой
пост, но не в войсках его величества императора австрийского, а у рулетки
луккских минеральных вод; он был одним из ее самых ревностных почитателей.
Само собой разумеется, что он с самой добросовестной точностью увез с собой до
последнего гроша всю сумму, назначенную ему в награду за его путешествие и
за ту величавость и торжественность, с которыми он играл роль отца.
После его отъезда Андреа получил все документы, удостоверяющие, что он
действительно имеет честь быть сыном маркиза Бартоломео и маркизы Оливы
Корспнари.
Таким образом, он уже более пли менее твердо стоял на якоре в парижском
обществе, которое так легко принимает иностранцев и относится к ним не
сообразно с тем, что они есть, а сообразно с тем, чем они желают быть.
Да и что требуется в Париже от молодого человека? Уметь кое-как говорить,
прилично одеваться, смело играть и расплачиваться золотом.
Разумеется, к иностранцу предъявляют еще меньше требований, чем к парижанину.
Итак, недели через две Андреа занимал уже недурное положение; его именовали
графом, считали, что у него пятьдесят тысяч ливров годового дохода, и
говорили о несметных богатствах его отца, зарытых будто бы в каменоломнях
Саравеццы.
Некий ученый, при котором упомянули о последнем обстоятельстве как о
непреложном факте, заявил, что видел названные каменоломни, и это придало
огромный вес не вполне еще обоснованным утверждениям; отныне они приобрели
осязательную достоверность.
Так обстояли дела в том кругу парижского общества, куда мы ввели наших
читателей, когда однажды вечером Монте-Кристо заехал с визитом к господину
Данглару. Самого Данглара не было дома, но баронесса принимала, и графа
спросили, доложить ли о нем; он изъявил согласие.
Со времени обеда в Отейло и последовавших за ним событий г-жа Данглар не могла
без нервной дрожи слышать имя графа Монте-Кристо. Если вслед за звуком этого
имени не появлялся сам граф, тягостное ощущение усиливалось; напротив, когда
граф появлялся, его открытое лицо, его блестящие глаза, его изысканная
любезность, даже галантность по отношению к г-же Данглар быстро рассеивали
последнюю тень тревоги. Баронессе казалось невозможным, что человек, внешне
столь очаровательный, мог питать относительно нее какие-либо дурные намерения;
впрочем, даже самые испорченные души не допускают, что возможно зло, не
обоснованное какой-нибудь выгодой; бесцельное и беспричинное зло претит, как
уродство.
Монте-Кристо вошел в тот будуар, куда мы уже однажды приводили наших читателей
и где сейчас баронесса неспокойным взглядом скользила по рисункам, которые ей
передала дочь, предварительно посмотрев их вместе с Кавальканти-сыном. Его
появление произвело свое обычное действие, и, встревоженная сначала звуком
его имени, баронесса встретила его улыбкой.
Он, со своей стороны, одним взглядом охватил всю эту сцену.
Рядом с баронессой, полулежавшей на козетке, сидела Эжени, а перед ней стоял
Кавальканти.
Кавальканти, весь в черном, как гетевский герой, в лакированных башмаках и
белых шелковых носках со стрелкой, проводил довольно белой и выхоленной рукой
по своим светлым волосам, сверкая бриллиантом, который, не устояв перед
искушением и невзирая на советы Монте-Кристо, тщеславный молодой человек надел
на мизинец.
Это движение сопровождалось убийственными взглядами в сторону мадемуазель
Данглар и вздохами, летевшими по тому же адресу, что и взгляды.
Мадемуазель Данглар была верна себе - то есть прекрасна, холодна и
насмешлива. Ни один из взглядов, ни один из вздохов Андреа не ускользал от
нее; казалось, они ударялись о панцирь Миневры, панцирь, который, по
утверждению некоторых философов, порою облекает грудь Сафо.
Эжени холодно поклонилась графу и воспользовалась завязавшимся разговором,
чтобы удалиться в гостиную, предназначенную для ее занятий; оттуда вскоре
послышались два громких и веселых голоса, вперемежку со звуками рояля, из чего
Монте-Кристо мог заключить, что мадемуазель Данглар обществу его и г-на
Кавальканти предпочла общество мадемуазель Луизы д'Армильи, своей
учительницы пения.
Между тем граф, который разговаривал с г-жой Данглар и казался очарованным
беседой с ней, сразу заметил озабоченность Андреа Кавальканти: тот время от
времени подходил к двери послушать музыку и, не решаясь переступить порог, жестами
выражал свое восхищение.
Вскоре вернулся домой банкир. Правда, его первый взгляд принадлежал
Монте-Кристо, но второй он бросил на Андреа.
Что касается супруги, то он поздоровался с нею точно так, как иные мужья
обычно здороваются со своими женами, о чем холостяки смогут составить себе
представление лишь тогда, когда будет издано очень пространное описание брачных
отношений.
- Разве наши барышни не пригласили вас заняться музыкой вместе с ними? -
спросил Данглар Андреа.
- Увы, нет, сударь, - отвечал Андреа с еще более проникновенным вздохом, чем
прежние.
Данглар немедленно подошел к двери и распахнул ее.
Присутствующие увидели двух девушек, сидящих за роялем вдвоем на одной
табуретке. Они аккомпанировали себе каждая одной рукой, - собственная их
выдумка, в которой они достигли замечательного искусства.
Мадемуазель д'Армильи, представлявшая в эту минуту вместе с Эжени в рамке
открытой двери одну из тех живых картин, которые так любят в Германии, была
очень хороша собой, или, вернее, очаровательно мила. Она была маленькая,
тоненькая и золотоволосая, как фея, с длинными локонами, падавшими ей на шею,
немного слишком длинную, как у мадонн Перуджино, и с подернутыми дымкой
усталости глазами. Говорили, что у нее слабые легкие и что, подобно Антонии из
"Кремонской скрипки", она в один прекрасный день умрет во время
пения.
Монте-Кристо бросил быстрый любопытный взор в этот гинекей; он в первый раз
видел мадемуазель д'Армильи, о которой он так часто слышал в этом доме.
- А что же мы? - спросил банкир свою дочь. - Нас отвергают?
Затем он провел Андреа в гостиную и, случайно или с умыслом, притворил за ним
дверь таким образом, что с того места, где сидели Монте-Кристо и баронесса,
ничего не было видно; но так как барон прошел туда следом за Андреа, то г-жа
Данглар, по-видимому, не обратила на это обстоятельство никакого внимания.
Вскоре граф услышал голос Андреа, поющего под аккомпанемент рояля какую-то
корсиканскую песню.
В то время как граф с улыбкой слушал эту песню, забывая Андреа и вспоминая
Бенедетто, г-жа Данглар восхищенно рассказывала ему о самообладании ее мужа,
который в это утро потерял из-за банкротства какой-то миланской фирмы триста
или четыреста тысяч франков.
И в самом деле, барон заслуживал восхищения; если бы граф не услышал этого от
баронессы или но узнал одним из тех способов, которыми он узнавал все, то по
лицу барона он ни о чем бы не догадался.
"Вот как! - подумал Монте-Кристо. - Ему уже приходится скрывать свои
потери; еще месяц назад он ими хвастался".
Вслух он сказал:
- Но, сударыня, господин Данглар такой знаток биржи, он всегда сумеет
возместить на ней все, что потеряет в другом месте.
- Я вижу, вы разделяете всеобщее заблуждение, - сказала г-жа Данглар.
- Какое заблуждение? - спросил Монте-Кристо.
- Все думают, что господин Данглар играет на бирже, но это неправда.
- Ах, в самом деле, сударыня, я вспоминаю, что господин Дебрэ говорил мне...
Кстати, куда это девался господин Дебрэ? Я его не видел уже дня три-четыре.
- Я тоже, - сказала г-жа Данглар с изумительным апломбом. - Но вы начали что-то
говорить и не докончили.
- О чем же я говорил?
- Что Дебрэ сказал вам...
- Да, верно; Дебрэ сказал, что это вы поклоняетесь демону азарта.
- Да, признаюсь, одно время так и было, - сказала г-жа Данглар, - но теперь
меня это больше не занимает.
- И напрасно, сударыня. Знаете, ведь судьба изменчива, а в спекуляциях все
зависит от удачи и неудачи. Будь я женщиной, да еще женой банкира, как бы я ни
верил в счастье своего мужа, я бы непременно составил себе независимое
состояние, даже если бы мне для этого пришлось доверить свои интересы
незнакомым ему рукам.
Госпожа Данглар невольно вспыхнула.
- Да вот, например, - сказал Монте-Кристо, делая вид, что ничего не заметил,
- вы слышали об удачной комбинации, которую вчера проделали с неаполитанскими
бонами?
- У меня их нет, - быстро ответила баронесса, - и даже никогда не было; но,
право, мы уже достаточно поговорили о бирже, граф; словно мы с вами два
маклера. Поговорим лучше об этих несчастных Вильфорах, которых так преследует
судьба.
- А что с ними случилось? - спросил Монте-Кристо с полнейшей наивностью.
- Да вы же знаете, господин де Сен-Меран умер через три или четыре дня после
своего отъезда, а теперь умерла маркиза, через три или четыре дня после своего
приезда.
- Ах, да, я слышал об этом, - сказал Монте-Кристо. - Но, как говорит Клавдий
Гамлету, это закон природы: отцы их умерли раньше их, и им пришлось их оплакивать;
они умрут раньше своих сыновей, и их будут оплакивать их сыновья.
- Но это еще не все.
- Как, не все?
- Нет. Вы знаете, они собирались выдать замуж свою дочь...
- Да, за господина Франца д'Эпипе... Разве свадьба расстроилась?
- Говорят, вчера утром Франц вернул им слово.
- Да неужели?.. А какая причина разрыва?
- Неизвестно.
- Что вы говорите, боже милостивый! А как переносит все эти несчастья господин
де Вильфор?
- По своему обыкновению - как философ.
В эту минуту возвратился Данглар.
- Что это, - сказала баронесса, - вы оставляете господина Кавальканти одного с
вашей дочерью?
- А мадемуазель д'Армильи, - сказал барон, - за кого вы ее считаете?
Затем он обернулся к Монте-Кристо:
- Милейший молодой человек этот князь Кавальканти, правда, граф?.. Только
князь ли он?
- За это я не поручусь, - сказал Монте-Кристо. - Мне представили его отца как
маркиза, так что он, по-видимому, граф; но мне кажется, он и сам не особенно
претендует на княжеский титул.
-
Почему же? - сказал банкир. - Если он князь, то ему нечего это скрывать. У
каждого свои права. Не люблю, когда отрицают свое происхождение.
- Ну, вы известный демократ, - сказал с улыбкой Монте-Кристо.
- Но послушайте, - сказала баронесса, - в какое положение вы себя ставите,
если бы вдруг приехал де Морсер, он застал бы господина Кавальканти в
комнате, куда ему, жениху Эжени, никогда не разрешалось входить.
- Вы совершенно верно сказали "вдруг", - возразил банкир. - По
совести говоря, мы его так редко видим, что он, можно сказать, действительно
появляется у нас только вдруг.
- Словом, если бы он явился и увидел этого молодого человека подле вашей
дочери, он мог бы остаться недоволен.
- Недоволен, он? Вы сильно ошибаетесь! Господин виконт не оказывает нам чести
ревновать свою невесту, он ее не так сильно любит. Да и что мне за дело,
будет он недоволен или нет?
- Однако наши отношения...
- Ах, наши отношения; угодно вам знать, какие у нас с ним отношения? На балу,
который давала его мать, он только один раз танцевал с моей дочерью, а господин
Кавальканти три раза танцевал с ней, и он этого даже не заметил.
- Господин виконт Альбер де Морсер! - доложил камердинер.
Баронесса поспешно встала. Она хотела пройти в маленькую гостиную, чтобы
предупредить дочь, но Данглар удержал ее за руку.
- Оставьте, - сказал он.
Она удивленно взглянула на него.
Монте-Кристо сделал вид, что не заметил этой сцены.
Вошел Альбер: он был очень красив и очень весел. Он непринужденно
поклонился баронессе, фамильярно Данглару и дружелюбно Монте-Кристо; потом
обернулся к баронессе:
- Позвольте спросить вас, сударыня, - сказал он, - как себя чувствует
мадемуазель Данглар?
- Отлично, сударь, - быстро ответил Данглар, - она сейчас занимается музыкой в
своей маленькой гостиной вместе с господином Кавальканти.
Альбер остался спокойным и равнодушным; быть может, в нем и шевельнулось что-то
вроде досады, но он чувствовал, что Монтекристо смотрит на него.
- У господина Кавальканти прекрасный тенор, а у мадемуазель Эжени великолепное
сопрано, не говоря уже о том, что она играет на рояле, как Тальборг. Это,
должно быть, очаровательный концерт.
- Во всяком случае они прекрасно спелись, - сказал Данглар.
Альбер, казалось, не заметил этой двусмысленности, настолько грубой, что г-жа
Данглар покраснела.
- Я тоже музыкант, - продолжал он, - так по крайней мере утверждали мои
учителя; но вот странно, я никогда не мог ни с кем спеться, с сопрано даже
меньше, чем с какими-нибудь другими голосами.
Данглар кисло улыбнулся, как бы говоря: "Да рассердись же!"
- Так что вчера, - сказал он, видимо, все-таки надеясь добиться своего, - князь
и моя дочь вызвали общее восхищение. Разве вы вчера не были у нас, сударь?
- Какой князь? - спросил Альбер.
- Князь Кавальканти, - отвечал Данглар, упорно величавший Андреа этим титулом.
- Ах, простите, - сказал Альбер, - я не знал, что он князь. Так вчера князь
Кавальканти пел вместе с мадемуазель Эжени? Поистине это должно было быть
восхитительно, я страшно жалею, что не слышал их. Но я не мог воспользоваться
вашим приглашением, мне пришлось сопровождать мою мать к старой баронессе
Шато-Рено, где поли немцы.
Затем, после небольшого молчания, он спросил, как ни в чем не бывало:
- Могу ли я засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Данглар?
- Нет, подождите, умоляю вас, - сказал банкир, останавливая его, послушайте,
эта каватина прелестна - та, та, та, ти, та, ти, та, та; это восхитительно,
сейчас конец... еще секунда; прекрасно! браво, браво, браво!
И банкир принялся неистово аплодировать.
- В самом деле, - сказал Альбер, - это превосходно, нельзя лучше понимать
музыку своей родной страны, чем понимает князь Кавальканти. Ведь вы сказали
"князь", если не ошибаюсь? Впрочем, если он и не князь, его сделают
князем, в Италии это не трудно. Но вернемся к нашим восхитительным певцам
Вам следовало бы доставить нам всем удовольствие, господин Данглар: не
предупреждая о том, что здесь есть посторонний, попросите мадемуазель Данглар и
господина Кавальканти спеть что-нибудь еще. Так приятно наслаждаться музыкой
немного издали, в тени, когда тебя никто не видит и ты сам ничего не видишь, не
стесняешь исполнителя; тогда он может свободно отдаться влечению своего
таланта и порывам своего сердца.
На этот раз Данглар был сбит с толку хладнокровием Альбера.
Он отвел Монте-Кристо в сторону.
- Ну, что вы скажете о нашем влюбленном? - спросил он.
- По-моему, он довольно холоден, это бесспорно. Но что поделаешь? Вы дали
слово!
- Да, конечно, я дал слово; но в чем? Отдать свою дочь человеку, который ее
любит, а не человеку, который ее не любит. Посмотрите на него: холоден, как
мрамор, надменен, как его отец; будь он хоть богат, будь у него состояние
Кавальканти, можно было бы не обращать на это внимания. Говоря откровенно, я
еще не спросил мнения дочери; но если бы у нее был хороший вкус...
- Не знаю, - сказал Монте-Кристо, - быть может, симпатия к нему ослепляет
меня, но уверяю вас, что виконт до Морсер очень милый молодой человек,
который сделает вашу дочь счастливой и который рано или поздно чего-нибудь
достигнет; ведь отец его занимает прекрасное положение.
- Гм! - промычал Данглар.
- Вы сомневаетесь?
- Да вот, прошлое... темное прошлое.
- Но прошлое отца не касается сына.
- Совсем напротив!
- Послушайте, не убеждайте себя в этом. Еще месяц назад вы считали Морсера
превосходной партией. Поймите, я в отчаянии: ведь это у меня вы познакомились
с этим молодым Кавальканти, я его совершенно не знаю, повторяю вам.
- Но я его знаю, - сказал Данглар, - этого вполне достаточно.
- Вы его знаете? Разве вы наводили о нем справки? - спросил Монте-Кристо.
- А разве это так необходимо? Разве с первого взгляда не видно, с кем имеешь
дело? Прежде всего он богат.
- Я в этом не уверен.
- Но ведь вы отвечаете за него?
- Это пустяки, пятьдесят тысяч франков.
- Он прекрасно образован.
- Гм! - в свою очередь промычал Монте-Кристо.
- Он музыкант.
- Все итальянцы музыканты.
- Знаете, граф, вы несправедливы к нему.
- Да, признаюсь, меня огорчает, что, зная ваши обязательства по отношению к
Морсерам, он становится поперек дороги, пользуясь тем, что богат.
Данглар засмеялся.
- Вы слишком строги, - сказал он. - На свете всегда так бывает.
- Однако ведь вы не можете идти на такой разрыл, дорогой господин Данглар;
Морсеры рассчитывают на этот брак.
- Разве?
- Безусловно.
- Тогда пусть они объяснятся. Вам бы следовало намекнуть об этом отцу, дорогой
граф, ведь вы у них так хорошо приняты.
- Я? Где вы это видели?
- Да хотя бы у них на балу. Помилуйте, графиня, гордая Мерседес, надменная
испанка, которая едва удостаивает разговором самых старых знакомых, берет вас
под руку, выходит с вами в сад, выбирает самые темные закоулки и возвращается
только через полчаса.
- Ах, барон, барон, - сказал Альбер, - вы мешаете нам слушать; со стороны
такого меломана это просто варварство!
- Ничего, ничего, господин насмешник, - сказал Данглар.
Потом он снова обернулся к Монте-Кристо.
- Вы беретесь сказать это отцу?
- Извольте, если вам так хочется.
- Но на этот раз все должно быть ясно и определенно. Прежде всего он должен у
меня просить руки моей дочери, назначить срок, объявить свои денежные
условия; словом, либо мы окончательно сговоримся, либо разойдемся совсем; но,
понимаете, никаких отсрочек!
- Ну что ж! Он вступит в переговоры.
- Я бы не сказал, что жду этого с особым удовольствием, но все-таки жду;
банкир, знаете, должен быть рабом своего слова.
И Данглар вздохнул так же тяжко, как за полчаса перед тем вздыхал
Кавальканти-сын.
- Браво, браво, браво! - крикнул Альбер, подражая банкиру и аплодируя только
что кончившемуся романсу.
Данглар начал косо посматривать на Альбера, когда ему что-то тихо доложили.
- Я сейчас вернусь, - сказал банкир, обращаясь к Монте-Кристо, - подождите
меня; быть может, мне еще придется вам кое-что сообщить.
И он вышел.
Баронесса воспользовалась отсутствием мужа, чтобы открыть дверь в гостиную
дочери, и Андреа, сидевший у рояля вместе с мадемуазель Эжени, вскочил, как на
пружинах.
Альбер с улыбкой поклонился мадемуазель Данглар, которая, ничуть, видимо, не
смутившись, ответила ему обычным холодным поклоном.
Кавальканти явно чувствовал себя неловко; он поклонился Морсеру, и тот
ответил на его поклон с самым дерзким видом.
Затем Альбер рассыпался в похвалах голосу мадемуазель Данглар и выразил
сожаление, что ему не удалось присутствовать на вчерашнем вечере, по всеобщему
мнению столь удачном...
Кавальканти, предоставленный самому себе, отвел в сторону Монте-Кристо.
- Вот что, - сказала г-жа Данглар, - хватит с нас музыки и комплиментов,
пойдемте пить чай.
- Идем, Луиза, - сказала мадемуазель Данглар своей подруге.
Все перешли в соседнюю гостиную, где был приготовлен чай.
В ту минуту, когда, следуя английской моде, гости уже оставляли ложки в своих
чашках, дверь снова отворилась, и вошел Данглар, видимо очень взволнованный.
МонтеКристо прежде всех заметил это волнение и вопросительно посмотрел на
банкира.
- Я сейчас получил письмо из Греции, - сказал Данглар.
- Поэтому вас и вызывали? - спросил граф.
- Да.
- Как поживает король Оттон? - спросил самым веселым тоном Альбер.
Данглар косо взглянул на него и ничего не ответил, а Монте-Кристо отвернулся,
чтобы скрыть мелькнувшее на его лице и тотчас же исчезнувшее выражение
жалости.
- Мы выйдем вместе, хорошо? - сказал Альбер графу.
- Да, если хотите, - ответил тот.
Альбер не мог попять, чем был вызван взгляд банкира, поэтому он спросил
Монте-Кристо, который это отлично понял:
- Вы заметили, как он на меня посмотрел?
- Да, - отвечал граф, - но разве в его взгляде было что-нибудь необычное?
- Еще бы, но что он хотел сказать, упомянув это письмо из Греции?
- Откуда же я могу знать?
- Да мне казалось, что вы имеете некоторое отношение к этой стране.
Монте-Кристо улыбнулся, как улыбаются, когда хотят уклониться от ответа.
- Смотрите, - сказал Альбер, - он направляется к вам; я пойду к мадемуазель
Данглар, похвалю ее камею; за это время папаша успеет поговорить с вами.
- Уж если вы хотите хвалить, так по крайней мере похвалите ее голос, - сказал
Монте-Кристо.
- Ну нет, это бы всякий сделал.
- Дорогой виконт, - сказал Монте-Кристо, - вы щеголяете своей дерзостью.
Альбер с улыбкой на устах направился к Эжени.
Тем временем Данглар наклонился к уху графа.
- Вы дали мне превосходный совет, - сказал он, - в этих двух словах: "Фернан"
и "Янина" заключена ужасная история.
- Да что вы! - сказал Монте-Кристо.
- Да, я вам все расскажу. Но уведите отсюда этого юношу; его общество очень
стеснительно для меня сейчас.
- Я так и собирался сделать, мы выйдем вместе; вы по-прежнему хотите, чтобы я
направил к вам его отца?
- Более, чем когда-либо.
- Хорошо.
Граф кивнул Альберу.
Они оба откланялись дамам и вышли: Альбер с видом полнейшего равнодушия к
высокомерию мадемуазель Данглар, а Монте-Кристо повторив г-же Данглар свой
совет, что жене банкира следует быть предусмотрительной и обеспечить свое
будущее.
Поле битвы осталось за господином Кавальканти.
|
