XI.
ПРИГЛАШЕНИЕ
В тот же день, примерно в то время, когда г-жа Данглар была на описанном нами
приеме в кабинете королевского прокурора, на улице Эльдер показалась
дорожная коляска, въехала в ворота дома N 27 и остановилась во дворе.
Дверца коляски отворилась, и из нее вышла г-жа де Морсер, опираясь на руку
сына.
Альбер проводил мать в ее комнаты, тотчас же заказал себе ванну и лошадей, а
выйдя из рук камердинера, велел отвезти себя на Елисейские Поля, к графу
МонтеКристо.
Граф принял его со своей обычной улыбкой. Странная вещь: невозможно было хоть
сколько-нибудь продвинуться вперед в сердце или уме этого человека. Всякий,
кто пытался, если можно так выразиться, насильно войти в его душу, наталкивался
на непреодолимую стену.
Морсер, который кинулся к нему с распростертыми объятиями, увидав его,
невольно опустил руки и, несмотря на приветливую улыбку графа, осмелился
только на рукопожатие.
Со своей стороны, Монте-Кристо, как всегда, только дотронулся до его руки, не
пожав ее.
- Ну, вот и я, дорогой граф, - сказал Альбер.
- Добро пожаловать.
- Я приехал только час тому назад.
- Из Дьеппа?
- Из Трепора.
- Ах, да, верно.
- И мой первый визит - к вам.
- Это очень мило с вашей стороны, - сказал МонтеКристо таким же безразличным
тоном, как сказал бы любую другую фразу.
- Ну, скажите, что нового?
- Что нового? И вы спрашиваете об этом у меня, у приезжего?
- Вы меня не поняли; я хотел спросить, сделали ли вы что-нибудь для меня?
- Разве вы мне что-нибудь поручали? - сказал Монте-Кристо, изображая
беспокойство.
- Да ну же, не притворяйтесь равнодушным, - сказал Альбер. - Говорят, что
существует симпатическая связь, которая действует на расстоянии; так вот, в
Трепоре я ощутил такой электрический ток; может быть, вы ничего не сделали
для меня, по во всяком случае думали обо мне.
- Это возможно, - сказал Монте-Кристо. - Я в самом деле думал о вас, но
магнетический ток, коего я был проводником, действовал, признаюсь, помимо
моей воли.
- Разве? Расскажите, как это было.
- Очень просто. У меня обедал Данглар.
- Это я знаю; ведь мы с матушкой для того и уехали, чтобы избежать встречи с
ним.
- Но он обедал в обществе Андреа Кавальканти.
- Вашего итальянского князя?
- Не надо преувеличивать. Андреа называет себя всего только виконтом.
- Называет себя?
- Вот именно.
- Так он не виконт?
- Откуда мне знать? Он сам себя так называет, так его называю я, так его
называют другие, - разве это не все равно, как если бы он в самом деле был
виконтом?
- Оригинальные мысли вы высказываете! Итак?
- Что итак?
- У вас обедал Данглар?
- Да.
- И ваш виконт Андреа Кавальканти?
- Виконт Андреа Кавальканти, маркиз - его отец, госпожа Данглар, Вильфор с
женой, очаровательные молодые люди - Дебрэ, Максимилиан Моррель и... кто же
еще? постойте... ах, да, Шато-Рено.
- Говорили обо мне?
- Ни слова.
- Тем хуже.
- Почему? Вы ведь, кажется, сами хотели, чтобы о вас забыли, - вот ваше
желание и исполнилось.
- Дорогой граф, если обо мне не говорили, то, стало быть, обо мне много
думали, а это приводит меня в отчаяние.
- Не все ли вам равно, раз мадемуазель Данглар не была в числе тех, кто о вас
там думал? Да, впрочем, она могла думать о вас у себя дома.
- О, на этот счет я спокоен; а если она и думала обо мне, то в том же духе, как
я о ней.
- Какая трогательная симпатия! - сказал граф. - Значит, вы друг друга
ненавидите?
- Видите ли, - сказал Морсер, - если бы мадемуазель Данглар была способна
снизойти к мучениям, которых я, впрочем, из-за нее не испытываю, и вознаградить
меня за них, не считаясь с брачными условиями, о которых договорились наши
семьи, то я был бы в восторге. Короче говоря, я считаю, что из мадемуазель
Данглар вышла бы очаровательная любовница, но в роли жены, черт возьми...
- Недурного вы мнения о своей будущей жене, - сказал, смеясь, Монте-Кристо.
- Ну да, это немного грубо сказано, конечно, но зато верно. А эту мечту
нельзя претворить в жизнь, - и для того, чтобы достичь известной цели,
необходимо, чтобы мадемуазель Данглар стала моей женой, то есть жила вместе
со мной, думала рядом со мной, пела рядом со мной, занималась музыкой и
писала стихи в десяти шагах от меня, и все это в течение всей моей жизни. От
всего этого я прихожу в ужас. С любовницей можно расстаться, но жена, черт
возьми, это другое дело, с нею вы связаны навсегда, вблизи или на расстоянии,
безразлично. А быть вечно связанным с мадемуазель Данглар, даже на
расстоянии, об этом и подумать страшно.
- На вас не угодишь, виконт.
- Да, потому что я часто мечтаю о невозможном.
- О чем же это?
- Найти такую жену, какую нашел мой отец.
Монте-Кристо побледнел и взглянул на Альбера, играя парой великолепных
пистолетов и быстро щелкая их курками.
- Так ваш отец очень счастлив? - спросил он.
- Вы знаете, какого я мнения о моей матери, граф: она ангел. Посмотрите на
нее: она все еще прекрасна, умна, как всегда, добрее, чем когда-либо. Мы
только что были в Трепоре; обычно для сына сопровождать мать - значит, оказать
ей снисходительную любезность или отбыть тяжелую повинность; я же провел
наедине с ней четыре дня, и, скажу вам, я чувствую себя счастливее, свежее,
поэтичнее, чем если бы я возил в Трепор королеву Маб или Титанию.
- Такое совершенство может привести в отчаяние; слушая вас, но на шутку
захочешь остаться холостяком.
- В этом все дело, - продолжал Альбер. - Зная, что на свете существует
безупречная женщина, я не стремлюсь жениться на мадемуазель Данглар. Замечали
вы когда-нибудь, какими яркими красками наделяет наш эгоизм все, что нам
принадлежит? Бриллиант, который играл в витрине у Марле или Фоссена, делается
еще прекраснее, когда он становится нашим. Но если вы убедитесь, что есть
другой, еще более чистой воды, а вам придется всегда носить худший, то, право,
это пытка!
- О, суетность! - прошептал граф.
- Вот почему я запрыгаю от радости в тот день, когда мадемуазель Эжени
убедится, что я всего лишь ничтожный атом и что у меня едва ли не меньше
сотен тысяч франков, чем у нее миллионов.
Монте-Кристо улыбнулся.
- У меня уже, правда, мелькала одна мысль, - продолжал Альбер. Франц любит
все эксцентричное; я хотел заставить его влюбиться в мадемуазель Данглар. Я
написал ему четыре письма, рисуя ее самыми заманчивыми красками, но Франц
невозмутимо ответил: "Я, правда, человек эксцентричный, но все же не
настолько, чтобы изменить своему слову".
- Вот что значит самоотверженный друг: предлагает другому в жены женщину,
которую сам хотел бы иметь только любовницей.
Альбер улыбнулся.
- Кстати, - продолжал он, - наш милый Франц воз вращается; впрочем, вы его,
кажется, не любите?
- Я? - сказал Монте-Кристо, - помилуйте, дорогой виконт, с чего вы взяли,
что я его не люблю? Я всех люблю.
- В том числе и меня... Благодарю вас.
- Не будем смешивать понятий, - сказал МонтеКристо. - Всех я люблю так, как
господь велит нам любить своих ближних, - христианской любовью; но ненавижу я
от всей души только некоторых. Однако вернемся к Францу д'Эпине. Так вы
говорите, он скоро приедет?
- Да, его вызвал Вильфор. Похоже, что Вильфору так же не терпится выдать замуж
мадемуазель Валентину, как Данглару мадемуазель Эжени. Очевидно, иметь
взрослую дочь - дело не легкое; отца от этого лихорадит, и его пульс делает
девяносто ударов в минуту до тех пор, покуда он от нее не избавится.
- Но господин д'Эпине, по-видимому, не похож на вас; он терпеливо переносит
свое положение.
- Больше того, Франц принимает это всерьез: он носит белый галстук и уже
говорит о своей семье. К тому же он очень уважает Вильфоров.
- Вполне заслуженно, мне кажется?
- По-видимому, Вильфор всегда слыл человеком строгим, но справедливым.
- Славу богу, - сказал Монте-Кристо, - вот по крайней мере человек, о котором
вы говорите не так, как о бедном Дангларе.
- Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, ответил,
смеясь, Альбер.
- Вы возмутительный фат, дорогой мой, - сказал Монте-Кристо.
- Я?
- Да, вы. Но возьмите сигару.
- С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом?
- Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против женитьбы на
мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Может быть, вовсе и
не вы первый откажетесь от своего слова.
- Вот как! - сказал Альбер, широко открыв глаза.
- Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт, -
продолжал Монте-Кристо другим тоном, - вы всерьез хотели бы разрыва?
- Я дал бы за это сто тысяч франков.
- Ну, так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться той же
цели.
- Правда? Вот счастье! - сказал Альбер, по лицу которого все же пробежало
легкое облачко. - Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть для этого
причины?
- Вот она гордость и эгоизм! Люди всегда так - по самолюбию ближнего готовы
бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой, они вопят.
- Да нет же! Но мне казалось, что Данглар...
- Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара плохой вкус, и
он в еще большем восторге от другого...
- От кого же это?
- Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращайте все это
себе на пользу.
- Так, понимаю. Послушайте, моя мать... нет, вернее, мой отец хочет дать бал.
- Бал в это время года?
- Теперь в моде летние балы.
- Будь они по в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они стали бы
модными.
- Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто остается на
июль в Париже, - это настоящие парижане. Вы не возьметесь передать приглашение
господам Кавальканти?
- Когда будет бал?
- В субботу.
- К этому времени Кавальканти-отец уже уедет.
- Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его?
- Послушайте, виконт, я его совсем не знаю.
- Не знаете?
- Нет; я в первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно за него
не отвечаю.
- Но вы же принимаете его?
- Я - другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, который, может
быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его сами - отлично, а
мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель Данглар, вы обвините
меня в происках и захотите со мной драться; наконец, я не знаю, буду ли я
сам.
- Где?
- У вас на балу.
- А почему?
- Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили.
- Я для того и приехал, чтобы лично пригласить вас.
- О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят.
- Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями.
- Так скажите.
- Вас просит об этом моя мать.
- Графиня де Морсер? - вздрогнув, спросил МонтеКристо.
- Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И если в
вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил, значит, у вас
их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас и говорили.
- Обо мне? Право, вы меня смущаете.
- Что ж, это естественно: ведь вы - живая загадка.
- Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее слишком
рассудительной для такой игры воображения!
- Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загадка, всеми
признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще остаетесь
неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как это может
быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она принимает вас за
Калиостро или за графа СенЖермен, как графиня Г. - за лорда Рутвена. При первой
же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом окончательно. Вам это не
трудно, ведь вы обладаете философским камнем одного и умом другого.
- Спасибо, что предупредили, - сказал, улыбаясь, граф, - я постараюсь оправдать
все ожидания.
- Так что вы приедете в субботу?
- Да, раз об этом просит госпожа де Морсер.
- Это очень мило с вашей стороны.
- А Данглар?
- О! ему уже послано тройное приглашение; это взял па себя мой отец. Мы
постараемся также заполучить великого д'Агессо [53], господина де Вильфор;
но на это мало надежды.
- Пословица говорит, что надежду никогда не следует терять.
- Вы танцуете, граф?
- Я?
- Да, вы. Что было бы удивительного, если бы вы танцевали?
- Да, в самом деле, до сорока лет... Нет, не танцую; но я люблю смотреть на
танцы. А госпожа де Морсер танцует?
- Тоже нет; вы будете разговаривать, она так жаждет поговорить с вами!
- Неужели?
- Честное слово! И должен сказать вам, что вы первый человек, с которым моя матушка
выразила желание поговорить.
Альбер взял свою шляпу и встал; граф пошел проводить его.
- Я раскаиваюсь, - сказал он, останавливая Альбера на ступенях подъезда.
- В чем?
- В своей нескромности. Я не должен был говорить с вами о Дангларе.
- Напротив, говорите о нем еще больше, говорите почаще, всегда говорите, - но
только в том же духе.
- Отлично, вы меня успокаиваете. Кстати, когда возвращается д'Эпине?
- Дней через пять-шесть, не позже.
- А когда его свадьба?
- Как только приедут господин и госпожа де СенМеран.
- Привезите его ко мне, когда он приедет. Хотя вы и уверяете, что я его не
люблю, но, право же, я буду рад его видеть.
- Слушаю, мой повелитель, ваше желание будет исполнено.
- До свидания!
- Во всяком случае в субботу непременно, да?
- Конечно! Я же дал слово.
Граф проводил Альбера глазами и помахал ему рукой. Затем, когда тот уселся в
свой фаэтон, он обернулся и увидел Бертуччо.
- Ну, что же? - спросил граф.
- Она была в суде, - ответил управляющий.
- И долго там оставалась?
- Полтора часа.
- А потом вернулась домой?
- Прямым путем.
- Так. Теперь, дорогой Бертуччо, - сказал граф, - советую вам отправиться в
Нормандию и поискать то маленькое поместье, о котором я вам говорил.
Бертуччо поклонился, и так как его собственные желания вполне совпадали с
полученным приказанием, он уехал в тот же вечер.
|