XV.
РОБЕРТ-ДЬЯВОЛ
Ссылка на Оперу была тем более основательной, что в этот вечер в королевской
Музыкальной академии должно было состояться большое торжество. Левассер,
впервые после долгой болезни, выступал в роли Бертрама, и произведение модного
композитора, как всегда, привлекло самое блестящее парижское общество.
У Альбера, как у большинства богатых молодых людей, было кресло в оркестре;
кроме того, для него всегда нашлось бы место в десятке лож близких знакомых, не
считая того, на которое он имел неотъемлемое право в ложе светской золотой
молодежи.
Соседнее кресло принадлежало Шато-Рено.
Бошан, как подобает журналисту, был королем всей залы и мог сидеть, где
хотел.
В этот вечер Люсьен Дебрэ располагал министерской ложей и предложил ее графу
де Морсер, который, в виду отказа Мерседес, передал ее Данглару, уведомив его,
что попозже он навестит баронессу с дочерью, если дамы соблаговолят принять
ложу. Дамы, разумеется, не отказались. Никто так не падок на даровые ложи, как
миллионеры.
Что касается Данглара, то он заявил, что его политические принципы и положение
депутата оппозиции не позволяют ему сидеть в министерской ложе. Поэтому
баронесса послала Люсьену записку, прося заехать за ней, не могла же она
ехать в Оперу вдвоем с Эжени.
В самом деле, если бы дамы сидели в ложе вдвоем, это, наверно, сочли бы
предосудительным, но если мадемуазель Данглар поедет в театр с матерью и ее
возлюбленным, то против этого никто не возразит, - приходится мириться с
общественными предрассудками.
Занавес взвился, как всегда, при почти пустой зале. Это опять-таки обычай
нашего высшего света - приезжать в театр после начала спектакля; таким
образом, во время первого действия те, кто приехал вовремя, не могут смотреть и
слушать пьесу: они лишь созерцают прибывающих зрителей и слышат только
хлопанье дверей и разговоры.
- Вот как! - сказал Альбер, увидав, что отворяется дверь в одной из нижних
боковых лож. - Вот как! Графиня Г.
- Кто такая графиня Г.? - спросил Шато-Рено.
- Однако, барон, что за непростительный вопрос? Вы не знаете, кто такая графиня
Г.?..
- Ах, да, - сказал Шато-Рено, - это, вероятно, та самая очаровательная
венецианка?
- Вот именно.
В эту минуту графиня Г. заметила Альбера и с улыбкой кивнула, отвечая на его
поклон.
- Вы знакомы с ней? - спросил Шато-Рено.
- Да, - отвечал Альбер, - Франц представил меня ей в Риме.
- Не окажете ли вы мне в Париже ту же услугу, которую вам в Риме оказал Франц?
- С удовольствием.
- Тише! - крикнули в публике.
Молодые люди продолжали разговор, ничуть не считаясь с желанием партера
слушать музыку.
- Она была на скачках на Марсовом Поле, - сказал Шато-Рено.
- Сегодня?
- Да.
- В самом деле, ведь сегодня были скачки. Вы играли?
- Пустяки, на пятьдесят луидоров.
- И кто выиграл?
- "Наутилус". Я ставил на него.
- Но ведь было три заезда?
- Да. Был приз Жокей-клуба, золотой кубок. Произошел даже довольно странный
случай.
- Какой?
- Тише же! - снова крикнули им.
- Какой? - повторил Альбер.
- Эту скачку выиграла совершенно неизвестная лошадь с неизвестным жокеем.
- Каким образом?
- Да вот так. Никто не обратил внимания на лошадь, записанную под именем
Вампа, и на жокея, записанного под именем Иова, как вдруг увидали чудного
гнедого скакуна и крохотного жокея; пришлось насовать ему в карманы фунтов
двадцать свинца, что не помешало ему опередить на три корпуса
"Ариеля" и "Барбаро", шедших вместе с ним.
- И так и не узнали, чья это лошадь?
- Нет.
- Вы говорите, она была записана под именем...
- Вампа.
- В таком случае, - сказал Альбер, - я более осведомлен, чем вы; я знаю,
кому она принадлежала.
- Да замолчите же, наконец! - в третий раз крикнули из партера.
На этот раз возмущение было настолько велико, что молодые люди, наконец,
поняли, что возгласы относятся к ним. Они обернулись, ища в толпе человека,
ответственного за такую дерзость, но никто не повторил окрика, и они снова
повернулись к сцене.
В это время отворилась дверь в ложу министра, и г-жа Данглар, ее дочь и Люсьен
Дебрэ заняли свои места.
- А вот и ваши знакомые, виконт, - сказал ШатоРено. - Что это вы смотрите
направо? Вас ищут.
Альбер обернулся и действительно встретился глазами с баронессой Данглар,
которая движением веера приветствовала его. Что касается мадемуазель Эжени, то
она едва соблаговолила опустить свои большие черные глаза к креслам
оркестра.
- Право, дорогой мой, - сказал Шато-Рено, - если не говорить о мезальянсе, -
а я не думаю, чтобы это обстоятельство вас очень беспокоило, - я совершенно не
понимаю, что вы можете иметь против мадемуазель Данглар: она очень красива.
- Очень красива, разумеется, - сказал Альбер, - но, признаюсь, в смысле
красоты я предпочел бы что-нибудь более нежное, более мягкое, словом более
женственное.
- Вот нынешние молодые люди, - возразил ШатоРено, который с высоты своих
тридцати лет обращался с Альбером по-отечески, - они никогда ничем не бывают
довольны. Помилуйте, дорогой мой, вам предлагают невесту, созданную по образу
Дианы-охотницы, и вы еще жалуетесь!
- Вот именно, я предпочел бы что-нибудь вроде Венеры Милосской или
Капуанской. Эта Диана-охотница, вечно окруженная своими нимфами, немного пугает
меня; я боюсь, как бы меня не постигла участь Актеопа.
В самом деле, взглянув на эту девушку, можно было, пожалуй, понять то чувство,
в котором признавался Альбер. Мадемуазель Данглар была красива, но, как сказал
Альбер, в красоте ее было что-то суровое; волосы ее были прекрасного черного
цвета, вьющиеся от природы, но в их завитках чувствовалось как бы
сопротивление желавшей покорить их руке; глаза ее, такие же черные, как
волосы, под великолепными бровями, единственным недостатком которых было то,
что они иногда хмурились, поражали выражением твердой воли, не свойственным
женскому взгляду; нос ее был точно такой, каким ваятель снабдил бы Юнону;
только рот был несколько велик, но зато прекрасны были зубы, еще более
оттенявшие яркость губ, резко выделявшихся на ее бледном лице; наконец, черное
родимое пятнышко в углу рта, более крупное, чем обычно бывают эти прихоти
природы, еще сильнее подчеркивало решительный характер этого лица, несколько
пугавший Альбера.
К тому же и фигура Эжени соответствовала лицу, которое мы попытались описать.
Она, как сказал Шато-Рено, напоминала Диану-охотницу, но только в красоте ее
было еще больше твердости и силы.
Если в полученном ею образовании можно было найти какой-либо недостаток, так
это то, что, подобно некоторым чертам ее внешности, оно скорее подошло бы лицу
другого пола. Она говорила на нескольких языках, мило рисовала, писала стихи
и сочиняла музыку; этому искусству она предавалась с особенной страстью и
изучала его с одной из своих школьных подруг, бедной девушкой, обладавшей,
как уверяли, всеми необходимыми данными для того, чтобы стать превосходной
певицей. Некий знаменитый композитор относился к ней, по слухам, с почти
отеческой заботливостью и занимался с нею в надежде, что когда-нибудь ее голос
принесет ей богатство. Возможность, что Луиза д'Армильи - так звали эту
молодую певицу - выступит впоследствии на сцене, мешала мадемуазель Данглар
показываться вместе с нею в обществе, хоть она и принимала ее у себя. Но и не
пользуясь в доме банкира независимым положением подруги, Луиза все же была
более чем простая преподавательница.
Через несколько секунд после появления г-жи Данглар в ложе занавес упал:
можно было во время получасового антракта погулять в фойе или навестить в
ложах знакомых, и кресла оркестра почти опустели.
Альбер и Шато-Рено одними из первых покинули свои места. Одну минуту г-жа
Данглар думала, что эта поспешность Альбера вызвана желанием приветствовать
ее, и она уклонилась к дочери, чтобы предупредить ее об этом, но только
покачала головой и улыбнулась; в эту самую минуту, как бы подкрепляя
недоверие. Эжени, Альбер пошлея в боковой ложе первого яруса. Это была ложа
графини Г.
- А, вот и вы, господин путешественник! - сказала графиня, протягивая ему руку
с приветливостью старой знакомой. - Очень мило с вашей стороны, что вы узнали
меня, а главное, что предпочли навестить меня первую.
- Поверьте, графиня, - отвечал Альбер, - если бы я знал, что вы в Париже, и
если бы мне был известен ваш фее, я не стал бы ждать так долго. Но разрешите
мне представить вам моего друга, барона Шато-Рено, одного из немногих
сохранившихся во Франции аристократов; он только что сообщил мне, что вы
присутствовали на скачках за Марсовом Поле.
Шато-Рено поклонился.
- Вы были на скачках? - с интересом спросила его графиня.
- Да, сударыня.
- Тогда не можете ли вы мне сказать, - живо продолжала она, - кому
принадлежала лошадь, выигравшая приз Жокей-клуба?
- Не знаю, - отвечал Шато-Рено, - я только что задал этот самый вопрос
Альберу.
- Вам это очень важно, графиня? - спросил Альбер.
- Что?
- Узнать имя владельца лошади?
- Бесконечно. Представьте себе... Но, может быть, вы его знаете, виконт?
- Графиня, вы хотели что-то рассказать. "Представьте себе" - сказали
вы.
- Да, представьте себе, этот чудесный гнедой скакун и этот очаровательный
маленький жокей в розовом с первого же взгляда внушили мне такую симпатию, что
я от всей души желала им удачи, как будто я поставила на них половину моего
состояния, а когда я увидела, что они пришли первыми, опередив остальных на три
корпуса, я так обрадовалась, что стала хлопать, как безумная. Вообразите мое
изумление, когда, вернувшись домой, я встретила у себя на лестнице маленького
розового жокея! Я подумала, что победитель, вероятно, живет в одном доме со
мной, но когда я открыла дверь моей гостиной, мне сразу бросился в глаза
золотой кубок, выигранный сегодня неизвестной лошадью и неизвестным жокеем. В
кубке лежала записка: "Графине Г. лорд Рутвен".
- Так и есть, - сказал Альбер.
- То есть как это? Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что это тот самый лорд Рутвен.
- Какой лорд Рутвен?
- Да наш вампир, которого мы видели в театре Арджентина.
- Неужели? - воскликнула графиня. - Разве он здесь?
- Конечно.
- И вы видитесь с ним? Он у вас бывает? Вы посещаете его?
- Это мой близкий друг, и даже господин де ШатоРено имеет честь быть с ним
знакомым.
- Почему вы думаете, что это именно он взял приз?
- Его лошадь записана под именем Вампа.
- Что же из этого?
- А разве вы не помните, как звали знаменитого разбойника, который взял меня
в плен?
- Да, правда.
- Из рук которого меня чудесным образом спас граф?
- Да, да.
- Его звали Вампа. Теперь вы сами видите, что это он.
- Но почему он прислал этот кубок мне?
- Во-первых, графиня, потому, что я, можете поверить, много рассказывал ему о
вас, а во-вторых, вероятно, потому, что он был очень рад встретить
соотечественницу и счастлив тем интересом, который она к нему проявила.
- Я надеюсь, что вы ничего не рассказывали ему о тех глупостях, которые мы
болтали на его счет!
- Откровенно говоря, я за это не поручусь, а то, что он преподнес вам этот
кубок от имени лорда Рутвена...
- Да ведь это ужасно! Он меня возненавидит!
- Разве его поступок свидетельствует о враждебности?
- Признаться, нет.
- Вот видите!
- Так, значит, он в Париже!
- Да.
- И какое он произвел впечатление?
- Что ж, - сказал Альбер, - о нем поговорили неделю, потом случилась коронация
английской королевы и кража бриллиантов у мадемуазель Марс, и стали говорить
об этом.
- Дорогой мой, - сказал Шато-Рено, - сразу видно, что граф ваш друг, вы к нему
соответственно относитесь. Не верьте ему, графиня, в Париже только и
говорят, что о графе Монтекристо. Он начал с того, что подарил госпоже Данглар
пару лошадей, стоивших тридцать тысяч франков; потом спас жизнь госпоже де
Вильфор; затем, по-видимому, взял приз Жокей-клуба. Что бы ни говорил Морсер,
я, напротив, утверждаю, что и сейчас все заинтересованы графом и еще целый
месяц только о нем и будут говорить, если он будет продолжать
оригинальничать; впрочем, по-видимому, это его обычное занятие.
- Может быть, - сказал Альбер. - Кстати, кто это занял бывшую ложу русского
посла?
- Которая это? - спросила графиня.
- В первом ярусе между колонн; по-моему, ее совершенно заново отделали.
- В самом деле, - заметил Шато-Рено. - Был ли там кто-нибудь во время первого
действия?
- Где?
- В этой ложе.
- Нет, - отвечала графиня, - я никого не заметила; так что, по-вашему, -
продолжала она, возвращаясь к предыдущему разговору, - это ваш граф
Монте-Кристо взял приз?
- Я в этом уверен.
- И это он послал мне кубок?
- Несомненно.
- Но я же с ним не знакома, - сказала графиня, - я бы очень хотела вернуть
ему кубок.
- Не делайте этого: он пришлет вам другой, высеченный из цельного сапфира
или вырезанный из рубина. Он всегда так делает, приходится с этим мириться.
В это время звонок возвестил начало второго действия. Альбер встал, чтобы
вернуться на свое место.
- Я вас еще увижу? - спросила графиня.
- В антракте, если вы разрешите, я зайду осведомиться, не могу ли я быть вам
чем-нибудь полезен в Париже.
- Господа, - сказала графиня, - по субботам, вечером, я дома для своих друзей,
улица Риволи, двадцать два. Навестите меня.
Молодые люди поклонились и вышли из ложи.
Войдя в партер, они увидели, что вся публика стоит, глядя в одну точку залы;
они взглянули туда же, и глаза их остановились на бывшей ложе русского посла.
В нее только что вошел одетый в черное господин лет тридцати пяти - сорока
в сопровождении молодой девушки в восточном костюме. Она была поразительно
красива, а костюм ее до того роскошен, что, как мы уже сказали, все взоры
немедленно обратились на нее.
- Да это Монте-Кристо со своей албанкой, - сказал Альбер.
Действительно, это были граф и Гайде.
Не прошло и нескольких минут, как Гайде привлекла к себе внимание не только
партера, но и всей зрительной залы: дамы высовывались из своих лож, чтобы
увидеть, как струится под огнями люстры искрящийся водопад алмазов.
Весь второй акт прошел под сдержанный гул, указывающий, что собравшаяся толпа
поражена и взволнована. Никто не помышлял о том, чтобы восстановить тишину. Эта
девушка, такая юная, такая красивая, такая ослепительная, была
удивительнейшим из зрелищ.
На этот раз поданный Альберу знак ясно показывал, что г-жа Данглар желает
видеть его в своей ложе в следующем антракте.
Альбер был слишком хорошо воспитан, чтобы заставлять себя ждать, если ему ясно
показывали, что его ждут. Поэтому, едва действие кончилось, он поспешил
подняться в литерную ложу.
Он поклонился обеим дамам и пожал руку Дебрэ.
Баронесса встретила его очаровательной улыбкой, а Эжени со своей обычной
холодностью.
- Дорогой мой, - сказал ему Дебрэ, - вы видите перед собой человека, дошедшего
до полного отчаяния и призывающего вас на помощь. Баронесса засыпает меня
расспросами о графе и требует, чтобы я знал, кто он, откуда он, куда
направляется. Честное слово, я не Калиостро, и, чтобы как-нибудь
выпутаться, я Сказал:
"Спросите об этом Морсера, он знает Монте-Кристо как свои пять
пальцев". И вот вас призвали.
- Это невероятно, - сказала баронесса, - располагать полумиллионным секретным
фондом и быть до такой степени неосведомленным!
- Поверьте, баронесса, - отвечал Люсьен, - что если бы я располагал
полумиллионом, я употребил бы его на что-нибудь другое, а не на собирание
сведений о графе Монте-Кристо, который, на мой взгляд, обладает только тем
достоинством, что богат, как два набоба; но я уступаю место моему другу
Морсеру: обратитесь к нему, меня это больше не касается.
- Едва ли набоб прислал бы мне пару лошадей ценой в тридцать тысяч франков,
с четырьмя бриллиантами в ушах, по пять тысяч каждый.
- Бриллианты - его страсть, - засмеялся Альбер. - Мне кажется, что у него, как
у Потемкина, ими всегда набиты карманы, и он сыплет ими, как
мальчик-с-пальчик камешками.
- Он нашел где-нибудь алмазные копи, - сказала госпожа Данглар. - Вы знаете,
что в банке барона у него неограниченный кредит?
- Нет, я не знал, - отвечал Альбер, - но меня это не удивляет.
- Он заявил господину Данглару, что собирается пробыть в Париже год и
израсходовать шесть миллионов.
- Надо думать, что это персидский шах, путешествующий инкогнито.
- А какая красавица эта женщина! - сказала Эжени. - Вы заметили, господин
Люсьен?
- Право, вы единственная из всех женщин, кого я знаю, которая отдает должное
другим женщинам.
Люсьен вставил в глаз монокль.
- Очаровательна, - заявил он.
- А знает ли господин де Морсер, кто эта женщина?
- Знаю лишь приблизительно, как и все, что касается таинственной личности, о
которой мы говорим, - сказал Альбер, отвечая на этот настойчивый вопрос. - Эта
женщина - албанка.
- Это видно по ее костюму, и то, что вы нам сообщаете, уже известно всей
публике.
- Мне очень жаль, что я такой невежественный чичероне, - сказал Альбер, -
но должен сознаться, что на этом мои сведения кончаются; знаю еще только, что
она музыкантша: однажды, завтракая у графа, я слышал звуки лютни, на
которой, кроме нее, некому было играть.
- Так он принимает у себя гостей, ваш граф? - спросила г-жа Данглар.
- И очень роскошно, смею вас уверить.
- Надо заставить Данглара дать ему обед или бал, чтобы он в ответ пригласил
нас.
- Как, вы бы поехали к нему? - сказал, смеясь, Дебрэ.
- Почему бы нет? Вместе с мужем!
- Да ведь он холост, этот таинственный граф!
- Вы же видите, что нет, - в свою очередь рассмеялась баронесса, указывая на
красавицу албанку.
- Эта женщина - невольница; помните, Морсер, он сам нам об этом сказал у вас
за завтраком.
- Согласитесь, дорогой Люсьен, - сказала баронесса, - что у нее скорее вид
принцессы.
- Из "Тысячи и одной ночи", - вставил Альбер.
- Согласен, но что создает принцесс, дорогой мой? Бриллианты, а она ими
осыпана.
- Их даже слишком много, - сказала Эжени, - без них она была бы еще красивее,
потому что тогда были бы видны ее шея и руки, а они прелестны.
- Ах, эти художницы! - сказала г-жа Данглар. - Посмотрите, она уже
загорелась.
- Я люблю все прекрасное, - ответила Эжени.
- В таком случае что вы скажете о графе? - спросил Дебрэ. - По-моему, он тоже
недурен собою.
- Граф? - сказала Эжени, словно ей до сих пор не приходило в голову взглянуть
на него. - Граф слишком бледен.
- Вот именно, - сказал Морсер, - как раз эта бледность и интересует нас.
Знаете, графиня Г. утверждает, что он вампир.
- А разве графиня Г. вернулась? - спросила баронесса.
- Она сидит в боковой ложе, мама, - сказала Эжени, - почти против нас.
Видите, вот женщина с чудесными золотистыми волосами - это она.
- Да, вижу, - сказала г-жа Данглар. - Знаете, что вам следовало бы сделать,
Морсер?
-
Приказывайте, баронесса.
- Вам следовало бы пойти навестить вашего графа Монте-Кристо и привести его к
нам.
- Зачем это? - спросила Эжени.
- Да чтобы поговорить с ним; разве тебе не интересно видеть его?
- Нисколько.
- Странная девочка! - пробормотала баронесса.
- Он, вероятно, и сам придет, - сказал Альбер. - Вон он увидел вас,
баронесса, и кланяется вам.
Баронесса, очаровательно улыбаясь, ответила графу на его поклон.
- Хорошо, - сказал Альбер, - я принесу себя в жертву: я покину вас и посмотрю,
нельзя ли с ним поговорить.
- Пойдите к нему в ложу; нет ничего проще.
- Но я не был представлен.
- Кому?
- Красавице албанке.
- Но ведь вы говорите, что это невольница.
- Да, но вы утверждаете, что это принцесса... По, может быть, увидав, что я
иду, он выйдет тоже.
- Это возможно. Идите.
- Иду.
Альбер поклонился и вышел. Действительно, когда он проходил мимо ложи графа,
дверь ее отворилась и вышел Монте-Кристо; он сказал несколько слов
по-арабски Али, стоявшему в коридоре, и взял Альбера под руку. Али закрыл
дверь и встал перед нею; вокруг нубийца в коридоре образовалось целое
сборище.
- Право, - сказал Монте-Кристо, - ваш Париж очень странный город, и ваши
парижане удивительные люди. Можно подумать, что они в первый раз видят
негра. Посмотрите, как они столпились около бедного Али, который не понимает,
в чем дело. Смею вас заверить, что, если парижанин приедет в Тунис,
Константинополь, Багдад или Каир, вокруг него нигде не соберется толпа.
- Это потому, что на Востоке люди обладают здравым смыслом и смотрят только на
то, на что стоит смотреть, - по, поверьте, Али пользуется таким успехом только
потому, что принадлежит вам, а вы сейчас самый модный человек в Париже.
- В самом деле? А чему я обязан этим счастьем?
- Да самому себе. Вы дарите запряжки в тысячу луидоров; вы спасаете жизнь
женам королевских прокуроров; под именем майора Блэка вы посылаете на скачки
кровных скакунов и жокеев ростом с обезьяну уистити; наконец, вы выигрываете
золотые кубки и посылаете их хорошеньким женщинам.
- Кто это рассказал вам все эти басни?
- Первую - госпожа Данглар, которой до смерти хочется видеть вас в своей
ложе, или, вернее, чтобы другие вас там видели; вторую - газета Бошана; а третью
- моя собственная догадливость. Зачем вы называете свою лошадь Вампа, если
хотите сохранить инкогнито?
- Да, действительно, - сказал граф, - это было неосторожно. Но скажите, разве
граф де Морсер не бывает в Опере? Я внимательно смотрел, но нигде не видел
его.
- Он будет сегодня.
- Где?
- Думаю, что в ложе баронессы.
- Эта очаровательная особа рядом с нею, вероятно, ее дочь?
- Да.
- Позвольте поздравить вас.
Альбер улыбнулся.
- Мы поговорим об этом подробнее в другой раз. Как вам нравится музыка?
- Какая музыка?
- Да та, которую мы сейчас слышали.
- Превосходная музыка, если принять во внимание, что ее сочинил человек и
исполняют двуногие и бескрылые птицы, как говорил покойный Диоген.
- Вот как, дорогой граф? Можно подумать, что при желании вы можете услаждать
ваш слух пением семи ангельских хоров?
- Почти что так, виконт. Когда мне хочется послушать восхитительную музыку,
такую, которой никогда не слышало ухо смертного, я засыпаю.
- Ну, так вы попали как раз в надлежащее место; спите на здоровье, дорогой
граф, опера для того и создана.
- Нет, говоря откровенно, ваш оркестр производит слишком много шуму. Чтобы
спать тем сном, о котором я вам говорю, мне нужны покой и тишина и, кроме
того, некоторая подготовка...
- Знаменитый гашиш?
- Вот именно. Виконт, когда вам захочется послушать музыку, приходите ко мне
ужинать.
- Я уже слушал ее, когда завтракал у вас.
- В Риме?
- Да.
- А, это была лютня Гайде. Да, бедная изгнанница иногда развлекается тем, что
играет мне песни своей родины.
Альбер не стал расспрашивать, замолчал и граф.
В эту минуту раздался звонок.
- Вы меня извините? - сказал граф, направляясь к своей ложе.
- Помилуйте.
- Прошу вас передать графине Г. привет от ее вампира.
- А баронессе?
- Передайте, что, если она разрешит, я в течение вечера буду иметь честь
засвидетельствовать ей свое почтение.
Начался третий акт. Во время этого акта граф де Морсер, согласно своему
обещанию, явился в ложу г-жи Данглар.
Граф был не из тех людей, которые приводят в смятение зрительную залу, так что
никто, кроме тех, кто сидел в той же ложе, не заметил его появления.
Монте-Кристо все же заметил его, и легкая улыбка пробежала по его губам.
Что касается Гайде, то, чуть только поднимали занавес, она ничего уже не видела
вокруг. Как все непосредственные натуры, ее увлекало все, что говорит слуху и
зрению.
Третий акт прошел, как всегда; балерины Нобле, Жюлиа и Леру проделали свои
обычные антраша; Роберт-Марио бросил вызов принцу Гренадскому; наконец,
величественный король, держа за руку дочь, прошелся по сцене, чтобы
показать зрителям свою бархатную мантию; после чего занавес упал, и публика
рассеялась по фойе и коридорам.
Граф вышел из своей ложи и через несколько секунд появился в ложе баронессы
Данглар.
Баронесса не могла удержаться от возгласа радостного удивления.
- Ах, граф, как я рада вас видеть! - воскликнула она. - Мне так хотелось
поскорее присоединить мою устную благодарность к той записке, которую я вам
послала.
- Неужели вы еще помните об этой безделице, баронесса? Я уже совсем забыл о
ней.
- Да, но нельзя забыть, что на следующий день вы спасли моего дорогого друга,
госпожу де Вильфор, от опасности, которой она подвергалась из-за тех же
самых лошадей.
- И за это я не заслуживаю вашей благодарности, сударыня; эту услугу имел
счастье оказать госпоже де Вильфор мой нубиец Али.
- А моего сына от рук римских разбойников тоже спас Али? - спросил граф де
Морсер.
- Нет, граф, - сказал Монте-Кристо, пожимая руку, которую ему протягивал
генерал, - нет; на этот раз я принимаю благодарность, но ведь вы уже
высказали мне ее, я ее выслушал, и, право, мне совестно, что вы еще
вспоминаете об этом. Пожалуйста, окажите мне честь, баронесса, и представьте
меня вашей дочери.
- Она уже знает вас, по крайней мере по имени, потому что вот уже несколько
дней мы только о вас и говорим. Эжени, - продолжала баронесса, обращаясь к
дочери, - это граф Монте-Кристо!
Граф поклонился; мадемуазель Данглар слегка кивнула головой.
- С вами в ложе сидит замечательная красавица, граф, - сказала она, это ваша
дочь?
- Нет, мадемуазель, - сказал Монте-Кристо, удивленный этой бесконечной
наивностью или поразительным апломбом, - это несчастная албанка; я ее опекун.
- И ее зовут?
- Гайде, - отвечал Монте-Кристо.
- Албанка! - пробормотал граф де Морсер.
- Да, граф, - сказала ему г-жа Данглар, - и скажите, видали вы когда-нибудь
при дворе Али-Тебелина, которому вы так славно служили, такой чудесный костюм,
как у нее?
- Так вы служили в Янине, граф? - спросил МонтеКристо.
- Я был генерал-инспектором войск паши, - отвечал Морсер, - и не скрою,
тем незначительным состоянием, которым я владею, я обязан щедротам знаменитого
албанского владыки.
- Да взгляните же на нее, - настаивала г-жа Данглар.
- Где она? - пробормотал Морсер.
- Вот! - сказал Монте-Кристо.
И, положив руку графу на плечо, он наклонился с ним через барьер ложи.
В эту минуту Гайде, искавшая глазами графа, заметила его бледное лицо рядом с
лицом Морсера, которого он держал, обняв за плечо. Это зрелище произвело на
молодую девушку такое же впечатление, как если бы она увидела голову Медузы;
она наклонилась немного вперед, словно впиваясь в них взглядом, потом сразу
же откинулась назад, испустив слабый крик, все же услышанный ближайшими
соседями и Али, который немедленно открыл дверь.
- Посмотрите, - сказала Эжени, - что случилось с вашей питомицей, граф? Ей,
кажется, дурно.
- В самом деле, - отвечал граф, - но вы не пугайтесь. Гайде очень нервна и
поэтому очень чувствительна ко всяким запахам: антипатичный ей запах уже
вызывает у нее обморок, но, - продолжал граф, вынимая из кармана флакон, - у
меня есть средство от этого.
И, поклонившись баронессе и ее дочери, он еще раз пожал руку графу и Дебрэ и
вышел из ложи г-жи Данглар.
Вернувшись в свою ложу, он нашел Гайде еще очень бледной; не успел он войти,
как она схватила его за руку.
Монте-Кристо заметил, что руки молодой девушки влажны и холодны, как лед.
- С кем это ты разговаривал, господин? - спросила она.
- Да с графом де Морсер, - отвечал Монте-Кристо, - он служил у твоего
доблестного отца и говорит, что обязан ему своим состоянием.
-
Негодяй! - воскликнула Гайде. - Это он продал его туркам, и его состояние -
цена измены. Неужели ты этого не знал, мой дорогой господин?
- Я что-то слышал об этом в Эпире, - сказал МонтеКристо, - но не знаю всех
подробностей этой истории. Пойдем, дитя мое, ты мне все расскажешь, это, должно
быть, очень любопытно.
- Да, да, уйдем, мне кажется, я умру, если еще останусь вблизи этого человека.
Гайде быстро встала, завернулась в свой бурнус из белого кашемира, вышитый
жемчугом и кораллами, и поспешно вышла из ложи в ту минуту, как подымался
занавес.
- Посмотрите, - сказала графиня Г. Альберу, который снова вернулся к ней, -
этот человек ничего не делает так, как все! Он благоговейно слушает третий акт
"Роберта" и уходит как раз в ту минуту, когда начинается четвертый.
|
