Явление VI
Те же , Анна Андреевна и Марья
Антоновна .
Городничий . Осмелюсь представить семейство мое: жена
и дочь.
Хлестаков (раскланиваясь) . Как я счастлив,
сударыня, что имею в своем роде удовольствие вас видеть.
Анна Андреевна . Нам еще более приятно видеть такую
особу.
Хлестаков (рисуясь) . Помилуйте, сударыня, совершенно
напротив: мне еще приятнее.
Анна Андреевна . Как можно-с! Вы это так изволите
говорить, для комплимента. Прошу покорно садиться.
Хлестаков . Возле вас стоять уже есть счастие;
впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец
сижу возле вас.
Анна Андреевна . Помилуйте, я никак не смею принять
на свой счет… Я думаю, после столицы вояжировка вам показалась очень
неприятною.
Хлестаков . Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить,
comprenez vous, в свете, и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак
невежества… Если б, признаюсь, не такой случай, который меня… (посматривает
на Анну Андреевну и рисуется перед ней) так вознаградил за все…
Анна Андреевна . В самом деле, как вам должно быть
неприятно.
Хлестаков . Впрочем, сударыня, в эту минуту мне очень
приятно.
Анна Андреевна . Как можно-с! Вы делаете много чести.
Я этого не заслуживаю.
Хлестаков . Отчего же не заслуживаете?
Анна Андреевна . Я живу в деревне…
Хлестаков . Да деревня, впрочем, тоже имеет свои
пригорки, ручейки… Ну, конечно, кто же сравнит с Петербургом! Эх, Петербург!
что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет,
начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи,
братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только,
чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для письма, этакая
крыса, пером только — тр, тр… пошел писать. Хотели было даже меня коллежским
асессором сделать, да, думаю, зачем. И сторож летит еще на лестнице за мною со
щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу». (Городничему.)
Что вы, господа, стоите? Пожалуйста, садитесь!
Все вместе .
Городничий . Чин такой, что еще можно постоять.
Артемий Филиппович . Мы постоим.
Лука Лукич . Не извольте беспокоиться.
Хлестаков . Без чинов, прошу садиться.
Городничий и все садятся.
Хлестаков . Я не люблю церемонии. Напротив, я даже
всегда стараюсь проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак
нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван
Александрович идет!» А один раз меня даже приняли за главнокомандующего:
солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне
очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Анна Андреевна . Скажите как!
Хлестаков . С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь
тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге.
Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, — отвечает,
бывало, — так как-то все…» Большой оригинал.
Анна Андреевна . Так вы и пишете? Как это должно быть
приятно сочинителю! Вы, верно, и в журналы помещаете?
Хлестаков . Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем,
много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и
названий даже не помню. И все случаем: я не хотел писать, но театральная
дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе:
«Пожалуй, изволь братец!» И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех
изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем
барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»… все это я написал.
Анна Андреевна . Скажите, так это вы были Брамбеус?
Хлестаков . Как же, я им всем поправляю статьи. Мне
Смирдин дает за это сорок тысяч.
Анна Андреевна . Так, верно, и «Юрий Милославский»
ваше сочинение?
Хлестаков . Да, это мое сочинение.
Марья Антоновна . Ах, маменька, там написано, что это
господина Загоскина сочинение.
Анна Андреевна . Ну вот: я и знала, что даже здесь
будешь спорить.
Хлестаков . Ах да, это правда, это точно Загоскина; а
вот есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой.
Анна Андреевна . Ну, это, верно, я ваш читала. Как
хорошо написано!
Хлестаков . Я, признаюсь, литературой существую. У
меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь
ко всем.) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу
ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Анна Андреевна . Я думаю, с каким там вкусом и
великолепием дают балы!
Хлестаков . Просто не говорите. На столе, например,
арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из
Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я
всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных
дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я. И уж так
уморишься, играя, что просто ни на что не похоже. Как взбежишь по лестнице к
себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж
я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже. У меня одна лестница сто'ит… А
любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья
толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр…
Городничий и прочие с робостью встают со своих стульев.
Мне даже на пакетах пишут: «ваше превосходительство». Один
раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, — куда
уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место?
Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, —
нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь — просто черт возьми!
После видят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры,
курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!
Каково положение? — я спрашиваю. «Иван Александрович ступайте
департаментом управлять!» Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел
отказаться, но думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже… «Извольте,
господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я
принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! уж я…» И точно:
бывало, как прохожу через департамент, — просто землетрясенье, все дрожит
и трясется как лист.
Городничий и прочие трясутся от страха. Хлестаков
горячится еще сильнее.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам
государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам.» Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и
чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Городничий (подходя и трясясь всем телом, силится
выговорить) . А ва-ва-ва… ва…
Хлестаков (быстрым, отрывистым голосом) . Что
такое?
Городничий . А ва-ва-ва… ва…
Хлестаков (таким же голосом) . Не разберу
ничего, все вздор.
Городничий . Ва-ва-ва… шество, превосходительство, не
прикажете ли отдохнуть?.. вот и комната, и все что нужно.
Хлестаков . Вздор — отдохнуть. Извольте, я готов
отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош… Я доволен, я доволен. (С
декламацией.) Лабардан! лабардан! (Входит в боковую комнату, за ним
городничий.)
|