Глава тридцать пятая
На другой
день, расчистив степсы и подготовив все необходимое, мы принялись втаскивать на
борт обе стеньги, из которых я намеревался соорудить временную стрелу.
Грот-стеньга имела в длину более тридцати футов, фор-стеньга была немного
короче. Задача предстояла нелегкая. Взяв ходовой конец тяжелых талей на
брашпиль, а другим концом прикрепив их к основанию грот-стеньги, я начал
вращать рукоятку брашпиля. Мод следила за тем, чтобы трос ровно ложился на
барабан, а сходящий конец укладывала в бухту.
Нас
поразило, с какой легкостью пошла вверх стеньга. Брашпиль был
усовершенствованной системы и давал огромный выигрыш в силе. Но, разумеется,
выигрывая в силе, мы теряли в расстоянии. Во сколько раз брашпиль увеличивал
мои силы, во столько же раз увеличивалась и длина троса, который я должен был
выбрать. Тали медленно ползли через борт, и чем выше поднималась из воды
стеньга, тем труднее становилось вертеть рукоятку.
Но когда
шпор стеньги поравнялся с планширом, дело застопорилось.
– Как
я об этом не подумал! – вырвалось у меня. – Теперь придется начинать
все сызнова.
– А
почему не прикрепить тали поближе к середине стеньги? – спросила Мод.
– С
этого мне и следовало начать! – сказал я, крайне недовольный собой.
Потравив
тали, я спустил стеньгу обратно. Потом прикрепил тали примерно на расстоянии
трети ее длины от шпора. Проработав час, с небольшими перерывами на отдых, я
снова поднял стеньгу, но она опять застряла на полдороге. Шпор стеньги на
восемь футов торчал над планширом, но вытащить ее всю на борт по-прежнему было
невозможно. Я сел и стал размышлять над этой задачей. Впрочем, довольно скоро я
с торжествующим видом вскочил на ноги.
– Знаю
теперь, что делать! – воскликнул я. – Надо было прикрепить тали у
центра тяжести. Ну ничего! Это послужит нам наукой, когда мы будем поднимать на
борт все остальное.
Снова
пришлось спустить стеньгу в воду и начать все сначала. Но на этот раз я
неправильно рассчитал положение центра тяжести, и когда стал тянуть наверх,
вместо шпора стеньги пошла ее верхушка. Мод была в отчаянии, но я засмеялся и
сказал, что сойдет и так.
Показав
ей, как держать рукоятку и как по команде потравить тали, я ухватился обеими руками
за стеньгу и попытался перевалить ее через борт. Мне показалось, что цель уже
достигнута, и я велел Мод травить, но тут стеньга вдруг перевесилась и – как ни
старался я ее удержать – свалилась за борт. Тогда я снова взялся за рукоятку и
вернул стеньгу в прежнее положение. У меня появилась новая мысль. Я вспомнил о
хват-талях – небольшом подъемном приспособлении с двушкивным и одношкивным
блоками.
В ту
минуту, когда я уже наладил хват-тали, на полубе у противоположного борта
появился Волк Ларсен. Мы поздоровались и больше не обменялись ни словом. Он не
мог видеть, что мы делаем, но, усевшись в стороне, на слух следил за ходом
работы.
Еще раз
напомнив Мод, чтобы она потравила трос брашпилем, как только я подам команду, я
взялся за хват-тали и принялся тянуть. Стеньга начала медленно наклоняться и
скоро легла, покачиваясь, поперек планшира. И тут, к своему удивлению, я
обнаружил, что травить незачем, в сущности, требовалось совершенно обратное.
Закрепив хват-тали, я перешел к брашпилю и начал вытягивать стеньгу дюйм за
дюймом, пока она вся не перевалилась через планшир и не упала на палубу.
Я
посмотрел на часы. Был уже полдень.
У меня
ломило спину, и я чувствовал себя смертельно усталым и голодным. И за целое
утро нам удалось поднять на палубу одну только стеньгу.
Только
тут я по-настоящему понял, как огромна предстоявшая нам работа. Зато я уже
кое-чему научился. После обеда дело будет лучше спориться, решил я. И не
ошибся.
В час
дня, отдохнув и основательно подкрепившись, мы вернулись на шхуну. Меньше чем
через час гротстеньга уже лежала на палубе, и я взялся за сооружение стрелы.
Связав верхушки обеих стеньг так, что более длинная выступала несколько дальше,
я прикрепил в месте соединения двушкивный блок гафель-гарделя. В сочетании с
одношкивным блоком и самим гафель-гарделем это дало мне подъемные тали. Чтобы
шпоры стрелы не разъехались в стороны, я прибил к палубе толстые планки. Когда все
было готово, я привязал к верхушке стрелы трос и взял его на брашпиль. Я все
больше и больше проникался верой в этот брашпиль – ведь благодаря ему мои силы
неизмеримо возрастали. Как уже повелось. Мод следила за тросом, а я вертел
рукоятку. Стрела поднялась.
Но тут я
обнаружил, что забыл закрепить стрелу оттяжками. Пришлось взбираться на верхушку
стрелы, что я и проделал дважды. Наконец оттяжки были прикреплены и стрела
расчалена к носу, к корме и к бортам. Начинало смеркаться. Волк Ларсен, который
все время сидел в отдалении и в полном молчании прислушивался к нашей работе,
ушел в камбуз и занялся приготовлением ужина. У меня так разломило поясницу,
что я не мог ни согнуться, ни разогнуться, но зато с гордостью смотрел на дело
своих рук. Результаты были налицо. Как ребенок, получивший новую игрушку, я
сгорал от нетерпения – мне до смерти хотелось поднять что-нибудь своей стрелой.
– Жаль,
что темнеет, – сказал я. – Уж очень хочется поглядеть, как она будет
действовать.
– Не
будьте таким ненасытным, Хэмфри! – пожурила меня Мод. – Не забудьте,
завтра опять предстоит работа. А ведь вы еле стоите на ногах.
– А
вы? – с участием поспешил спросить я. – Вы, должно быть, страшно
устали. Мод! Как вы работали! Это же поистине геройство. Я горжусь вами.
– А
я вами и подавно. И с большим основанием, – отозвалась она и посмотрела
мне прямо в глаза.
Сердце у
меня сладко защемило – ее глаза так ласково лучились, и я уловил в них какое-то
новое выражение. Я не понял его, но необъяснимый восторг охватил меня. Мод
опустила глаза. А когда она снова подняла их – они смеялись.
– Если
б только наши знакомые могли видеть нас сейчас! – сказала она. –
Посмотрите, на что мы стали похожи! Вы когда-нибудь задумывались над этим?
– О
да, и не раз, я же вижу вас перед собой, – отвечал я, думая о том, что мог
означать этот огонек в ее глазах и почему она так внезапно перевела разговор на
другую тему.
– Помилуйте! –
воскликнула она. – На что ж я похожа?
– Боюсь,
что на огородное пугало, – сказал я. – Посмотрите только на свою
юбку: подол в грязи, повсюду дыры! А блузка-то вся в пятнах! Не нужно быть
Шерлоком Холмсом, чтобы сказать, что вы готовили пищу над костром и вытапливали
котиковый жир. А головной убор один чего стоит! И это та самая женщина, которая
написала «Вынужденный поцелуй»!
Она сделала
мне глубокий, церемонный реверанс и начала, в свою очередь:
– Что
касается вас, сэр...
Минут
пять мы поддразнивали друг друга, но под этими шутками чувствовалось что-то другое,
серьезное, и я невольно связывал это с новым выражением, промелькнувшим в глазах
Мод. Что это было? Неужели наши глаза говорили помимо воли? Я знал, что мои
глаза уже выдавали меня не раз, хотя я и приказывал им молчать. Неужели Мод все
же прочла в них призыв? И неужели ее глаза отозвались на него? Что значил этот
теплый мерцающий огонек и то неуловимое, что я почувствовал в них и что нельзя
определить словами? Но нет, это было невозможно! этого не могло быть! Я ведь не
был искушен в толковании красноречивых взглядов, я – Хэмфри Ван-Вейден,
книгочей и затворник, влюбившийся нежданно-негаданно. И для меня любить и
ждать, стараться заслужить любовь было уже блаженством.
Мы сошли
на берег, продолжая подшучивать друг над другом, а я все думал свою думу, пока
очередные дела не отвлекли меня.
– Какая,
право, досада! Работаешь целый день не покладая рук, а потом нельзя даже спокойно
поспать ночью! – посетовал я после ужина.
– Но
ведь он же слеп. Какая опасность может нам грозить?
– Я
боюсь его и не верю ему. А теперь, когда он ослеп, – и подавно.
Беспомощность только сильнее озлобляет его. Впрочем, я знаю, что надо делать,
завтра с утра завезу небольшой якорь и стяну шхуну с берега. Вечером мы будем
возвращаться на шлюпке домой, а мистера Ларсена оставлять пленником на шхуне.
Сегодня уж отдежурим еще одну ночь – в последний раз всегда как-то легче.
Наутро
мы поднялись спозаранок, и, когда рассвело, наш завтрак уж подходил к концу.
– Ой,
Хэмфри! – с отчаянием воскликнула вдруг Мод.
Я
взглянул на нее. Она смотрела на «Призрак». Поглядев туда же, я не заметил
ничего необычного. Мод перевела глаза на меня, и я ответил ей недоумевающим
взглядом.
– Стрела!.. –
дрожащим голосом проговорила Мод.
О
стреле-то я и позабыл! Я взглянул снова – и не увидел ее на прежнем месте.
– Если
только он... – свирепо пробормотал я.
Она
успокаивающе коснулась моей руки.
– Вам
придется начать сызнова.
– О,
не беспокойтесь, я, конечно, бешусь понапрасну! Я ведь и мухи не обижу, –
с горечью улыбнулся я. – И хуже всего то, что он это знает. Вы правы, если
он уничтожил стрелу, я ничего ему не сделаю и начну все сызнова.
– Но
теперь уж я буду дежурить на шхуне, – вырвалось у меня минуту
спустя, – и если только он еще раз попытается что-нибудь сделать...
– Но
я боюсь остаться одна ночью на берегу! – очнувшись от своих безрадостных
мыслей, услышал я голос Мод. – Если б можно было уговорить его помочь
нам... Мы могли бы тогда тоже жить на шхуне – ведь это куда удобнее.
– Так
оно и будет, – довольно свирепо заявил я, вне себя от того, что моя
драгоценная стрела уничтожена. – Я хочу сказать, что мы с вами будем жить
на шхуне, а понравится это Ларсену или нет, мне все равно.
Успокоившись,
я рассмеялся:
– Ведь
это же сущее ребячество с его стороны. И глупо, конечно, что я злюсь.
Но,
когда мы взобрались на борт шхуны и увидели учиненный Волком Ларсеном разгром,
сердце у меня заныло. Стрела исчезла бесследно. Правая и левая оттяжки были
перерублены, гафель-гардели разрезаны на куски. Ларсен знал, что я не умею
сплеснивать концы. Недоброе предчувствие охватило меня. Я бросился к брашпилю.
Да, он был выведен из строя. Волк Ларсен сломал его. Мы с Мод обменялись унылым
взглядом. Потом я подбежал к борту. Освобожденные мною от обрывков снастей
мачты, гики и гафели исчезли. Ларсен нащупал удерживавшие их тросы и отвязал
их, чтобы течение унесло весь рангоут в море.
Слезы
стояли на глазах у Мод, и я понял, что она плачет от огорчения за меня. Я и сам
готов был заплакать. Прощай мечта об оснащении «Призрака»! Волк Ларсен
потрудился на славу! Я сел на комингс люка и, подперев голову руками, предался
черной меланхолии.
– Он
заслуживает смерти! – воскликнул я. – Но, да простит мне бог, у меня
не хватит мужества стать его палачом!
Мод
подошла ко мне и, погладив меня по голове, словно ребенка, сказала:
– Успокойтесь,
успокойтесь! Все будет хорошо. Мы взялись за правое дело и своего добьемся.
Я
вспомнил Мишле и прижался к Мод головой. И в самом деле, через минуту силы вернулись
ко мне. Эта женщина была для меня неиссякаемым источником силы. В конце концов
стоит ли придавать значение тому, что произошло? Простая задержка, отсрочка.
Отлив не мог унести мачты далеко, а ветра не было. Придется только еще
повозиться, чтобы найти их и отбуксировать обратно. Но это было для нас уроком.
Теперь я знал, чего ожидать от Волка Ларсена. А ведь он мог нанести нам еще
больший урон, уничтожив нашу работу, когда она была бы ближе к концу.
– Вон
он идет! – шепнула мне Мод.
Я поднял
голову. Волк Ларсен медленно шел по юту вдоль левого борта.
– Не
обращайте на него внимания! – шепнул я. – Он вышел посмотреть, как
все это на нас подействовало. Делайте вид, будто ничего не произошло. Откажем
ему хоть в этом удовольствии! Снимите туфли и возьмите их в руки.
И вот у
нас началась игра в жмурки со слепым. Когда он пошел к нам вдоль левого борта,
мы проскользнули у правого и стали наблюдать за ним с юта: он повернул и пошел
следом за нами на корму.
Но он
все же обнаружил наше присутствие, потому что уверенно произнес: «Доброе утро!»
– и стал ждать ответа. Затем он направился на корму, а мы перебрались на нос.
– Да
ведь я же знаю, что вы на борту! – крикнул он, и я видел, как он напряженно
прислушивается.
Он
напоминал мне огромного филина, который, испустив свой зловещий крик, слушает,
не зашевелится ли вспугнутая добыча. Но мы не шевелились и двигались только
тогда, когда двигался он. Так мы и бегали по палубе, взявшись за руки, –
словно двое детей, за которыми гонится великан-людоед, – пока Волк Ларсен,
явно раздосадованный, не скрылся у себя в каюте. Мы давились со смеху и весело
переглядывались, обуваясь и перелезая через борт в шлюпку. И, глядя в ясные
карие глаза Мод, я забыл все причиненное нам зло и знал одно: что я люблю ее и
что с нею найду в себе силы пробиться обратно в мир.
|