Глава тридцатая
Немудрено,
что мы назвали наш остров Островом Усилий. Две недели трудились мы над
возведением хижины. Мод непременно хотела помогать мне, и я чуть не плакал,
глядя на ее исцарапанные в кровь руки. Вместе с тем я не мог не гордиться ею.
Было поистине что-то героическое в том, как эта изнеженная женщина переносила
столь тяжкие лишения и невзгоды и напрягала все свои слабые силы, стараясь
выполнять тяжелую работу. Она таскала камни, помогая мне строить хижину, и слушать
не хотела, когда я молил ее предоставить это дело мне. Еле-еле удалось мне
уговорить ее взять на себя более легкие обязанности – готовить пищу и собирать
дрова и мох на зиму.
Стены
хижины росли довольно быстро, и все шло как по маслу, пока передо мной не встал
вопрос: из чего делать крышу? Без крыши и стены ни к чему! У нас, правда, были
запасные весла, и они могли послужить стропилами, но чем их покрыть? Трава для
этого не годилась, мох тоже, парус необходимо было сохранить для шлюпки, а
брезент уже прохудился.
– Винтере
пользовался шкурами моржей, – заметил я.
– А
у нас есть котики, – подсказала Мод.
И на
следующий день началась охота. Стрелять я не умел – пришлось учиться. Однако,
изведя тридцать патронов на трех котиков, я решил, что наши боеприпасы
иссякнут, прежде чем я постигну это искусство. К тому же я уже потратил восемь
патронов на разжигание костра, прежде чем догадался сберегать огонь, прикрывая
тлеющие угли сырым мхом. Теперь в ящике оставалось не больше сотни патронов.
– Придется
бить зверя дубинкой, – заявил я, окончательно убедившись, что стрелок из
меня не получится. Я слышал от охотников, что так делают.
– Как
это можно! – запротестовала Мод. – Эти животные так красивы! Это же
просто зверство. Стрелять еще куда ни шло...
– Нам
нужна крыша, – сурово возразил я. – Зима уже на носу. Или мы, или они
– другого выбора нет. Жаль, конечно, что у нас мало патронов, но я думаю, что
от удара дубинкой они будут даже меньше страдать, чем от пуль. И уж, конечно,
бить их я пойду один.
– Вот
в том-то и дело, – взволнованно начала она и вдруг смутилась и замолчала.
– Конечно, –
сказал я, – если вы предпочитаете...
– Ну,
а чем я буду заниматься? – спросила она мягко, что, как я знал по опыту,
означало настойчивость.
– Вы
будете собирать дрова и варить обед, – не раздумывая долго, отвечал я.
Она
покачала головой.
– Нет,
вам нельзя идти одному, это слишком опасно. Знаю, знаю, – поспешно
продолжала она, заметив, что я собираюсь возражать. – Я слабая женщина,
пусть так. Но может статься, что именно моя маленькая помощь и спасет вас от
беды.
– Помощь?
Ведь их надо бить дубинкой, – напомнил я.
– Конечно,
это будете делать вы. А я, верно, буду визжать и отворачиваться, как только...
– Как
только появится опасность? – пошутил я.
– Это
уж позвольте мне решать самой, когда отворачиваться, а когда нет, – с
величественным видом отрезала она.
Разумеется,
дело кончилось тем, что на следующее утро Мод отправилась со мной. Сев на
весла, я привел шлюпку в соседнюю бухту. Вода вокруг нас кишела котиками, и на
берегу их были тысячи; они ревели так, что нам приходилось кричать, чтобы
услышать друг друга.
– Я
знаю, что их бьют дубинками, – сказал я, стараясь приободриться и с
сомнением поглядывая на огромного самца, приподнявшегося на ластах примерно в
тридцати футах от берега и смотревшего прямо на меня. – Весь вопрос в том,
как это делается?
– Давайте
лучше наберем для крыши травы, – сказала Мод.
Она была
напугана не меньше меня, да и немудрено было испугаться, увидав вблизи эти
сверкающие клыки и пасти, похожие на собачьи.
– А
я всегда думал, что они боятся людей, – заметил я. – Впрочем, с чего
я взял, что они не боятся? – добавил я, продолжая грести вдоль
пляжа. – Быть может, стоит мне только смело выйти на берег, как они
обратятся в бегство и покажут такую прыть, что я еще, пожалуй, и не догоню их.
И все ж
я медлил.
– Мне
рассказывали, как один человек забрел на гнездовье диких гусей, – сказала
Мод. – Они заклевали его.
– Гуси?
– Да,
гуси. Я слышала об этом от своего брата, когда была маленькой.
– Но
я же знаю, что котиков бьют дубинками! – настаивал я.
– А
я думаю, что из травы крыша получится ничуть не хуже, – сказала Мод.
Сама
того не желая, она только подзадорила меня. Не мог же я показать себя трусом.
– Была
не была! – воскликнул я и, табаня одним веслом, начал причаливать к
берегу.
Выпрыгнув
из шлюпки, я смело пошел на гривастого секача, окруженного своими многочисленными
самками. Я прихватил с собой обыкновенную дубинку, какою гребцы добивают
раненых котиков, вытащенных из воды охотниками. Она была всего в полтора фута
длиной, и я в своем неведении даже не подозревал, что при набегах на лежбища
применяются дубинки длиною в четыре-пять футов. Самки расползались при моем
приближении; расстояние между мной и секачом все уменьшалось. Он сердито
приподнялся на ластах. Я был от него уже футах в двенадцати и продолжал идти
вперед, ожидая, что он вот-вот пустится от меня наутек...
Сделав
еще несколько шагов, я испугался: а вдруг он не побежит? Ну что ж, тогда я
стукну его дубинкой, – решил я. Со страху я даже позабыл, что моя цель –
убить зверя, а не обратить его в бегство. Но в эту минуту он фыркнул, взревел и
бросился на меня. Глаза его сверкали, пасть была широко разинута, и в ней
зловеще белели клыки. Без ложного стыда должен признаться, что в бегство
обратился не он, а я. Он преследовал меня неуклюже, но весьма проворно и был
всего в двух шагах, когда я прыгнул в шлюпку. Я оттолкнулся от берега веслом,
но он успел вцепиться в него зубами. Крепкое дерево хрустнуло и раскололось,
как яичная скорлупа. Мы с Мод были ошеломлены. А секач нырнул под шлюпку и
принялся с силой трясти ее, ухватившись зубами за киль.
– Боже
мой! – вскричала Мод. – Лучше вернемся.
Я
покачал головой.
– То,
что делают другие, могу сделать и я, а я знаю наверное, что котиков бьют
дубинками. Но секачей придется оставить в покое.
– Лучше
бы вам их всех оставить в покое! – сказала Мод.
– Только
не вздумайте говорить: «Пожалуйста, прошу вас!» – воскликнул я и, боюсь, довольно
сердито.
Она
промолчала, но я понял, что мой тон задел ее.
– Простите! –
сказал или, вернее, прокричал я, чтобы покрыть стоявший над лежбищем
рев. – Если вы будете настаивать, мы, конечно, вернемся, но, честно
говоря, я бы этого не хотел.
– Только
не вздумайте говорить: «Вот что значит брать с собою женщину!» – сказала она с
обворожительной лукавой улыбкой, и я понял, что прощен.
Проплыв
еще немного вдоль берега, чтобы собраться с духом, я снова причалил и вышел из
шлюпки.
– Будьте
осторожны! – крикнула мне вслед Мод.
Я кивнул
ей и предпринял фланговую атаку на ближайший гарем. Все шло хорошо, пока я,
подобравшись к одной из самок, лежавшей в стороне, не сделал попытку ударить ее
по голове. Я промахнулся, а она зафыркала и проворно поползла прочь. Я подбежал
ближе, замахнулся вторично, но угодил не в голову, а в плечо.
– Берегитесь! –
услышал я отчаянный крик Мод.
Увлеченный
охотой, я не глядел по сторонам и, обернувшись, увидел, что меня атакует сам
владыка гарема. Преследуемый по пятам, я снова бросился к шлюпке. Но на этот
раз Мод уже не предлагала мне отказаться от моей затеи.
– Я
думаю, вам лучше не трогать гаремы, а заняться одинокими котиками, –
сказала она. – Эти как-то безобиднее. Помнится, я даже где-то читала про
это. У доктора Джордана как будто. Это молодые самцы, недостаточно возмужавшие,
чтобы иметь свои гаремы. Джордан, кажется, называет их «холостяками». Нужно
только найти, где у них лежбище, и тогда...
– В
вас, я вижу, пробудился охотничий инстинкт! – рассмеялся я.
Она мило
вспыхнула.
– Я,
так же как и вы, не люблю признавать себя побежденной, хотя мне и очень не по
душе, что вы будете убивать этих красивых безобидных созданий.
– Красивых! –
усмехнулся я. – Что-то я не заметил ничего красивого в этих чудовищах, которые
гнались за мной, оскалив клыки.
– Все
зависит от точки зрения, – рассмеялась она. – Вам не хватает
перспективы. К наблюдаемому предмету не рекомендуется подходить слишком
близко...
– Вот
именно! – воскликнул я. – Что мне нужно – так это дубинку подлиннее.
Кстати, можно воспользоваться сломанным веслом.
– Я
припоминаю... – сказала она. – Капитан Ларсен рассказывал, как охотятся
на лежбищах. Загоняют небольшую часть стада подальше от берега и там убивают.
– Ну,
у меня нет особого желания загонять «небольшую часть стада», – возразил я.
– Есть
еще «холостяки», – сказала она. – Они держатся особняком. Доктор
Джордан говорит, что между гаремами остаются дорожки, и, пока «холостяки» не
сходят с этих дорожек, повелители гаремов не трогают их.
– Вот
как раз плывет один из них, – указал я на молодого «холостяка»,
подплывавшего к берегу. – Будем наблюдать за ним, и, если он выйдет из
воды, я пойду следом.
Котик
выбрался на берег в свободном пространстве между двумя гаремами, повелители которых
грозно заворчали, но не тронули его, и стал медленно удаляться, пробираясь по
«дорожке».
– Ну
попытаемся! – бодро сказал я, выскакивая из шлюпки, но, признаюсь, сердце
у меня ушло в пятки при мысли о том, что мне придется пройти сквозь все это
громадное стадо.
– Не
мешало бы закрепить шлюпку, – сказала Мод.
Она уже
стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел на нее.
Она
решительно кивнула.
– Ну
да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружите меня
какой-нибудь дубинкой.
– Давайте
лучше вернемся назад, – уныло проговорил я. – Обойдемся в конце
концов и травой.
– Вы
же знаете, что трава не годится, – последовал ответ. – Может быть,
мне пойти вперед?
Я пожал
плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд за нее. Я дал ей
сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мы вперед. Мод
испуганно вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянулась носом к ее
ноге, да и я не раз ускорял шаги по той же причине. Из обоих гаремов доносилось
предостерегающее ворчание, но других признаков враждебности мы не замечали. Это
лежбище еще не видало охотников, и поэтому котики здесь были не напуганы и
довольно добродушны.
В гуще
стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Я приостановился и
ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолеть свою боязнь, она же все
еще не могла побороть страха и, подойдя ко мне ближе, крикнула:
– Я
боюсь, ужасно боюсь! А я не боялся. Мне еще было не по себе, однако мирное
поведение котиков значительно умерило мою тревогу. Но Мод вся дрожала.
– Я
боюсь и не боюсь, – лепетала она трясущимися губами. – Это мое жалкое
тело боится, а не я.
– Ничего,
ничего! – ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи в стремлении защитить.
Никогда
не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальные инстинкты заговорили
во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитником слабых, борющимся самцом. Но
драгоценнее всего было сознание, что я защищаю любимое существо. Мод опиралась
на меня, нежная и хрупкая, как цветок, и дрожь ее утихала, а я чувствовал, как
крепнут мои силы. Я готов был сразиться с самым свирепым самцом из стада, и
если бы в ту минуту он набросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и
наверняка одолел бы.
– Все
в порядке, – проговорила Мод, с благодарностью подняв на меня
глаза. – Пойдемте дальше!
И
сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня, наполнило мое
сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне все отчетливее
звучало что-то унаследованное от моих далеких и забытых предков, живших на заре
человечества, бивших зверя и спавших под открытым небом. А ведь мне, пожалуй,
следует благодарить за это Волка Ларсена, подумал я, пробираясь вместе с Мод по
дорожке между гаремами.
Углубившись
на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища «холостяков» – молодых самцов с
гладкой лоснящейся шерстью, – которые в одиночестве копили здесь силы в
ожидании того дня, когда они с боем проложат себе дорогу в ряды счастливцев.
Теперь у
меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всю жизнь только тем и
занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахивая дубинкой и даже
подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал в сторону десятка два
«холостяков». Когда какой-либо из них пытался прорваться назад к морю, я
преграждал ему путь. Мод принимала в этом самое деятельное участие и помогала
мне, крича и размахивая сломанным веслом. Я заметил, однако, что наиболее
тщедушным и неповоротливым она позволяла ускользнуть. Но я видел также, что,
когда какой-нибудь особенно воинственно настроенный зверь делал попытку
прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударяла его дубинкой.
– А
ведь это увлекает! – воскликнула она, останавливаясь в изнеможении, чтобы
передохнуть. – Но я, кажется, должна присесть.
Пока она
отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, по мягкосердечию Мод, осталось
около двенадцати голов, шагов на сто дальше. Когда она присоединилась ко мне, я
уже кончил бой и начал свежевать туши. Час спустя, нагруженные шкурами, мы
гордо шествовали назад по дорожке между гаремами и дважды еще спускались к
морю, сгибаясь под тяжестью своей ноши, после чего я решил, что на крышу нам
теперь шкур хватит. Я поднял парус, вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и
ввел судно в нашу бухточку.
– Точно
в родной дом возвращаемся! – проговорила Мод, когда шлюпка врезалась в
берег.
Ее слова
взволновали меня – они прозвучали так естественно и вместе с тем
интимно, – и я сказал:
– А
мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг и книжников
припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а на самом деле я всю
жизнь только и делал, что охотился и совершал набеги на лежбища зверей. И
словно вы тоже всегда участвовали в этой жизни. Вы... – я чуть не
произнес: «моя жена, моя подруга», но вовремя спохватился и закончил: – отлично
переносите трудности.
Но
чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думал о чем-то
другом, и бросила на меня быстрый взгляд.
– Это
не то. Вы хотели сказать...
–...что
американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притом довольно
успешно, – непринужденно произнес я.
– О! –
протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее был разочарованный.
Слова
эти – «моя жена, моя подруга» – звучали в моей душе весь день и еще много дней.
Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер, когда я, сидя у
очага, наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздувает огонь и готовит ужин.
Верно, крепка была моя связь с моим первобытным предком, если эти древние
слова, прозвучавшие впервые в глубине веков, так захватили и взволновали меня.
А они звучали во мне все громче и громче, и, засыпая, я повторял их про себя.
|