 Увеличить |
О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАБСТВЕ ИЛИ О СИЛАХ АФФЕКТОВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов я называю рабством.
Ибо человек, подверженный аффектам, уже не владеет сам собой, но находится в руках
фортуны, и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собой лучшее,
однако принужден следовать худшему. Я намерен показать в этой части причину
этого и раскрыть, кроме того, что имеют в себе аффекты хорошего и дурного. Но,
прежде чем приступить к этому, я хочу предпослать несколько слов о совершенстве
и несовершенстве и о добре и зле.
Кто предложил сделать что-либо и сделал, тот назовет это совершенным,
и не только он сам, но и всякий, кто верно знает мысль и цель этого
произведения или думает, что знает их. Если, например, кто-нибудь увидит
какое-либо произведение (я предполагаю его еще не оконченным) и узнает, что
цель творца его построить дом, тот назовет этот дом несовершенным, и наоборот -
совершенным, как только увидит, что дело доведено до конца, предположенного
задумавшим его. Если же кто видит какое-либо произведение, подобного которому
он никогда не видал, и не знает мысли его творца, то он, конечно, не может
знать, совершенно ли это произведение или нет. Таково, кажется, было первое значение
этих слов.
Но после того как люди начали образовывать общие идеи и создавав образцовые
представление домов, зданий, башен и т. д. и предпочитать одни образцы вещей
другим, то каждый стал называть совершенным то, что ему казалось
согласным с общей идеей, образованной для такого рода вещей, и наоборот - несовершенным
то, что казалось менее согласным с составленным для него образцом, хотя бы
оно по мысли творца и было вполне законченным. На том же самом основании,
кажется, обыкновенно называют совершенными или несовершенными вещи
естественные, т. е. те, которые не произведены человеческой рукой: люди имеют
ведь обыкновение образовывать общие идеи как для искусственных вещей, так и для
естественных, эти идеи считают как бы образцами вещей и уверены, что природа
(которая, по их мнению, ничего не производит иначе, как ради какой-либо цели)
созерцает их и ставит себе в качестве образцов. Поэтому когда они видят, что в
природе происходит что-либо не совсем согласное с составленным для такого рода
вещей образцом, то они уверены, что сама природа оказалась недостаточно сильной
или погрешила и оставила эту вещь несовершенной. Таким образом, мы видим, что
люди привыкли называть естественные вещи совершенными или несовершенными
более вследствие предрассудка, чем вследствие истинного познания их. В самом
деле, мы показали в прибавлении к первой части, что природа не действует по
цели; ибо то вечное и бесконечное существо, которое мы называем Богом или
природой, действует по той же необходимости, по которой существует, - мы
показали, что, по какой необходимости природы оно существует, по той же оно и
действует (см. т. 16, ч. I). Таким образом, основание или причина, почему Бог
или природа действует и почему она существует, одна и та же. Поэтому как
природа существует не ради какой-либо цели, так и действует не ради какой-либо
цели; но как для своего существования, так и для своего действия не имеет
никакого принципа или цели. Причина же, называем:
конечной, есть не что иное, как самое человеческое влечение, поскольку оно рассматривается
как принцип или первоначальная причина какой-либо вещи. Так, например, когда мы
говорим, что обитание было конечной причиной того или другого дома, то под этим
мы, конечно, подразумеваем только то, что человек, вследствие того что он вообразил
себе удобства жизни в жилище, возымел влечение построить дом. Поэтому обитание,
поскольку оно рассматривается как конечная причина, есть не что иное, как такое
отдельное влечение, составляющее в действительности причину производящую, на
которую смотрят, как на конечную, вследствие того что люди обыкновенно не знают
причин своих влечений. Ибо, как я уже много раз говорил, свои действия и
влечения они сознают, причин же, которыми они определяются к ним, не знают. Что
же касается ходячих мнений, будто бы природа обнаруживает иногда недостатки или
погрешает и производит вещи несовершенные, то я ставлю их в число тех вымыслов,
о которых говорил в Прибавлении к первой части.
Итак, совершенство и несовершенство в действительности составляют
только модусы мышления, именно понятия, обыкновенно образуемые нами путем
сравнения друг с другом индивидуумов одного и того же вида или рода. По этой-то
причине я и сказал выше (опр. 6, ч. II), что под реальностью и совершенством я
разумею одно и то же. В самом деле, все индивидуумы природы мы относим
обыкновенно к одному роду, называемому самым общим, именно - к понятию сущего,
которое обнимает собой абсолютно все индивидуумы природы. Поэтому, относя
индивидуумы природы к этому роду, сравнивая их друг с другом и находя, что одни
заключают в себе более бытия или реальности, чем другие, мы говорим, что одни
совершеннее других. Приписывая же им что-либо, заключающее в себе отрицание,
как то: предел, конец, неспособность и т. д., мы называем их несовершенными
вследствие того, что они не производят на нашу душу такого же действия, как те,
которые мы называем совершенными, а вовсе не вследствие того чтобы им
недоставало чего-либо им свойственного или чтобы природа погрешила. Ведь
природе какой-либо вещи свойственно только то, что вытекает из необходимости
природы ее производящей причины; а все, что вытекает из необходимости природы
производящей причины, необходимо и происходит.
Что касается до добра и зла, то они также не показывают ничего
положительного в вещах, если их рассматривать самих в себе, и составляют только
модусы мышления, или понятия, образуемые нами путем сравнения вещей друг с
другом. Ибо одна и та же вещь в одно и то же время может быть и хорошей и
дурной, равно как и безразличной. Музыка, например, хороша для меланхолика,
дурна для носящего траур, а для глухого она ни хороша, ни дурна.
Но хотя это и так, однако названия эти нам следует удержать. Ибо так как мы
желаем образовать идею человека, которая служила бы для нас образцом
человеческой природы, то нам будет полезно удержать эти названия в том смысле,
в каком я сказал. Поэтому под добром я буду разуметь в последующем то,
что составляет для нас, как мы наверное знаем, средство к тому, чтобы все более
и более приближаться к предначертанному нами образцу человеческой природы; под злом
же то, что, как мы наверное знаем, препятствует нам достигать такого образца.
Далее, мы будем называть людей более или менее совершенными, смотря
по тому более или менее приближаются они к этому образцу. Ибо прежде всего
следует заметить, что когда я говорю, что кто-либо переходит от меньшего
совершенства к большему, и наоборот, то я разумею под этим не то, что он
изменяется из одной сущности или формы в другую (что лошадь, например,
исчезает, превращаясь как в человека, так и в насекомое), но что, по нашему
представлению, его способность к действию, поскольку она уразумевается через
его природу, увеличивается или уменьшается. Наконец, вообще под совершенством
я буду разуметь, как сказал уже, реальность, т. е. сущность, всякой вещи,
поскольку она известным образом существует и действует, безотносительно к ее
временному продолжению. Ибо никакая единичная вещь не может быть названа более
совершенной вследствие того, что пребывала в своем существовании более времени;
так как временное продолжение вещей не может быть определено из их сущности:
сущность вещей не обнимает собой известного и определенного времени
существования; но всякая вещь, будет ли она более совершенной или менее, всегда
будет иметь способность пребывать в своем существовании с той же силой, с какой
она начала его, так что в этом отношении все вещи равны.
|
