Глава пятая.
О том, что монсеньор Бьенвеню слишком долго носил свои сутаны
Домашняя жизнь Мириэля так же полно отражала его взгляды,
как и его жизнь вне дома. Добровольная бедность, в которой жил епископ
Диньский, представила бы привлекательное и в то же время поучительное зрелище
для каждого, кто имел бы возможность наблюдать ее вблизи.
Как все старики и как большинство мыслителей, он спал мало.
Зато этот короткий сон был глубок. Утром епископ в течение часа предавался
размышлениям, потом служил обедню в соборе или у себя дома. После обедня съедал
за завтраком ржаного хлеба и запивал его молоком от своих коров. Потом работал.
Епископ – очень занятой человек. Он должен ежедневно
принимать секретаря епархии (обычно это каноник) н почти каждый день – старт их
викариев. Ему приходится наблюдать за деятельностью конгрегаций, раздавать
привилегии, просматривать целые тома духовной литературы – молитвенники,
катехизисы, часословы и т. д. и т. д., писать пастырские послания,
утверждать проповеди, мирить между собой приходских священников и – мэров,
вести корреспонденцию с духовными особами, вести корреспонденцию с гражданскими
властями: с одной стороны – государство, с другой – папский престол. Словом, у
него тысяча дел.
Время, которое оставалось у него от этой тысячи дел,
церковных служб и отправления треб, он в первую очередь отдавал неимущим,
больным и скорбящим; время, которое оставалось от скорбящих, больных и
неимущих, он отдавал работе: вскапывал свой сад или же читал и писал. Для той и
для другой работы у него было одно название – «садовничать». Ум – это
сад», – говорил он.
В полдень, если погода была хорошая, он выходил из дома и
пешком гулял по городу или его окрестностям, часто заходил в бедные лачуги. Он
бродил один, погруженный в свои мысли, с опущенными глазами, опираясь на
длинную палку, в фиолетовой мантии, подбитой ватой и очень теплой, в грубых
башмаках и фиолетовых чулках, в плоской треугольной шляпе, украшенной на всех
трех углах толстыми золотыми кистями.
Всюду, где бы он ни появлялся, наступал праздник. Казалось,
он приносил с собою свет и тепло. Дети и старики выходили на порог навстречу
епископу, словно навстречу солнцу. Он благословлял, и его благословляли.
Каждому, кто нуждался в чем-либо, указывали на его дом.
Время от времени он останавливался, беседовал с мальчиками и
девочками и улыбался матерям. Пока у него были деньги, он посещал бедных, когда
деньги иссякали, он посещал богатых.
Так как он подолгу носил своя сутаны и не хотел, чтобы люди
заметили их ветхость, он никогда не выходил в город без теплой фиолетовой
мантии. Летом это несколько тяготило его.
По возвращении с прогулки он обедал. Обед был похож на
завтрак.
Вечером, в половине девятого, он ужинал вместе с сестрой, а
Маглуар прислуживала им за столом. Это были в высшей степени скромные трапезы.
Однако, если у епископа оставался к ужину кто-нибудь из приходских священников,
Маглуар, пользуясь этим, подавала его преосвященству превосходную озерную рыбу
или какую-нибудь вкусную горную дичь. Любой священник служил предлогом для
хорошего ужина, и епископ не препятствовал этому. Обычно же его вечерняя еда
состояла из вареных овощей и постного супа. Поэтому в городе говорили: «Когда
наш епископ не угощает священника, сам он ест, как монахи.
После ужина он с полчаса беседовал с Батистиной и Маглуар,
потом уходил к себе и снова принимался писать то на листках бумаги, то на полях
какого-нибудь фолианта. Он был человек образованный, даже в известной степени
ученый. После него осталось пять или шесть рукописей, довольно любопытных, и
среди них рассуждение на стих из книги Бытия «Вначале дух божий носился над
водами». Он сопоставляет этот стих с тремя текстами-с арабским стихом, который
гласит: «Дули ветры господни»; со словами Иосифа Флавия: «Горний ветер
устремился на землю»; и, наконец, с халдейским толкованием Онкелоса: «Ветер,
исходивший от бога, дул над лоном вод». В другом рассуждении он разбирает
богословские труды епископа Птолемаидского Гюго, двоюродного прадеда автора
настоящей книги, и устанавливает, что небольшие произведения, опубликованные в
прошлом столетии под псевдонимом Барлейкур, также принадлежат перу этого
епископа.
Иногда во время чтения, независимо от того, какая именно
книга была у него в руках, епископ вдруг впадал в глубокое раздумье, очнувшись
от которого писал несколько строк тут же, на страницах книги. Зачастую эти
строки не имели никакого отношения к книге, в которую они были вписаны. Перед
нами заметка, сделанная им на полях тома, озаглавленного: Переписка лорда
Жермена с генералами Клинтоном и Корнвалисом и с адмиралами американского
военного флота. Продается в Версале у книгопродавца Пуэнсо и в Париже у
книгопродавца Писо, набережная Августинцев.
Вот эта заметка:
«О ты, Сущий!
Екклезиаст именует тебя Всемогущим, Книга Маккавеев –
Творцом, Послание к ефесянам – Свободой, Барух – Необъятностью, Псалтирь –
Мудростью и Истиной, Иоанн – Светом, Книга Царств – Господом, Исход называет
тебя Провидением, Левит – Святостью, Ездра – Справедливостью, вселенная –
Богом, человек – Отцом, но Соломон дал тебе имя Милосердие, и это самое
прекрасное из всех твоих имен».
Около девяти часов вечера обе женщины уходили к себе наверх,
и епископ до утра оставался в нижнем этаже один.
Здесь необходимо дать точное представление о жилище епископа
Диньского.
|