 Увеличить |
Глава четвертая.
Господин Мадлен в трауре
В начале 1821 года газеты возвестили о смерти епископа
Диньского мириэля, прозванного монсеньером Бьенвеню и почившего смертью
праведника в возрасте восьмидесяти двух лет.
Епископ Диньский – добавим здесь одну подробность, опущенную
в газетах, – за несколько лет до кончины ослеп, но он радовался своей
слепоте, так как сестра его была рядом.
Заметим, кстати, что на этой земле, где все несовершенно,
быть слепым и быть любимым – это поистине одна из самых необычных и утонченных
форм счастья. Постоянно чувствовать рядом с собой жену, дочь, сестру, чудесное
существо, которое здесь потому, что вы нуждаетесь в нем, а оно не может
обойтись без вас, знать, что вы необходимы той, которая нужна вам, иметь
возможность беспрестанно измерять ее привязанность количеством времени, которое
она вам уделяет, и думать про себя: «Она посвящает мне все свое время, значит,
ее сердце целиком принадлежит мне»; видеть мысли за невозможностью видеть лицо,
убеждаться в верности любимого существа посреди затмившегося мира, ощущать
шелест платья, словно шум крыльев, слышать, как это существо входит и выходит,
двигается, говорит, поет, и знать, что вы центр, к которому направлены эти
шаги, эти слова, эта песня; каждую минуту проявлять нежность, чувствовать себя
тем сильнее, чем слабее ваше тело, стать во мраке и благодаря мраку ярким
светилом, к которому тяготеет этот ангел, – все это такая радость, которой
нет равных. Высшее счастье жизни – это уверенность в том, что вас любят; любят
ради вас самих, вернее сказать – любят вопреки вам; вот этой уверенностью и
обладает слепой. В такой скорби ощущать заботу о себе – значит ощущать ласку.
Лишен ли он чего-либо? Нет. Свет для него не погас, если он любим. И какой
любовью! Любовью, целиком сотканной из добродетели. Где есть уверенность, там
кончается слепота. Душа ощупью ищет другую душу и находит ее. И эта найденная и
испытанная душа – женщина. Чья-то рука поддерживает вас – это ее рука; чьи-то
уста прикасаются к вашему лбу – это ее уста; совсем близко от себя вы слышите
чье-то дыхание – это она. Обладать всем, что она может дать, начиная от ее
поклонения и кончая страданием, не знать одиночества благодаря ее кроткой
слабости, которая является вашей силой, опираться на этот негнущийся тростник,
касаться руками Провидения и брать его в объятия – великий боже, какое это
блаженство! Сердце, этот загадочный небесный цветок, достигает своего полного и
таинственного расцвета. Вы не отдали бы этого мрака за весь свет мира.
Ангельская душа здесь, все время здесь, рядом с вами; если она удаляется, то
лишь затем, чтобы вернуться к вам. Она исчезает, как сон, и возникает, как явь.
Вы чувствуете тепло, которое все приближается, – это она. На вас нисходит
ясность, веселье, восторг; вы – сияние среди ночи. А тысяча мелких забот!
Пустяки, занимающие в этой пустыне огромное место. Самые тонкие, едва уловимые
оттенки женского голоса, убаюкивающие вас, заменяют вам утраченную вселенную.
Вы ощущаете ласку души. Вы ничего не видите, но чувствуете, что кто-то
боготворит вас. Это рай во тьме.
Из этого рая монсеньор Бьенвеню и переселился в иной рай.
Извещение о его смерти было перепечатано местной
монрейльской газетой. На следующий день Мадлен появился весь в черном и с
крепом на шляпе.
В городе заметили его траур, и начались толки. Обыватели
решили, что это проливает некоторый свет на происхождение Мадлена. Очевидно, он
был в каком-то родстве с почтенным епископом. «Он надел траур по епископу
Диньскому», – говорили в гостиных; это предположение сильно повысило
Мадлена в глазах монрейльской знати, и все немедленно прониклись к нему
уважением. Микроскопическое сен – жерменское предместье городка решило снять
карантин с Мадлена, по всей видимости, родственника епископа. Мадлен заметил
возросшее свое значение по более низким поклонам старушек и более приветливым
улыбкам молодых женщин. Как-то вечером одна из видных представительниц этого
маленького «большого света», считавшая, что ее преклонный возраст дает ей право
на любопытство, отважилась спросить у него:
– Скажите, господин мэр, покойный епископ Диньский был,
вероятно, в родстве с вами?
– Нет, сударыня, – ответил он.
– Почему же вы носите по нем траур? – снова
спросила старушка.
– Потому что в молодости я служил лакеем у него в
доме, – ответил он.
Было замечено еще одно обстоятельство: каждый раз, когда в
городе появлялся юный савояр, мэр звал его к себе, справлялся о его имени и
давал ему денег. Маленькие савояры рассказывали об этом друг другу, и в городе
их перебывало очень много.
|
