Глава третья.
Доброму епископу трудная епархия
Обратив свою почтовую карету в милостыню для бедных, епископ
отнюдь не прекратил своих разъездов. Между тем путешествовать по диньской
епархии утомительно. Там мало равнин, много гор и почти нет дорог, о чем мы уже
знаем из предыдущей главы; там тридцать два церковных прихода, сорок один
викариат и двести восемьдесят пять приходских церквей. Объехать все это –
нелегкое дело. Но епископ преодолевал трудности. Он отправлялся пешком, когда
идти было недалеко, в одноколке – если предстояло ехать по равнине, и верхом –
в горы. Старушки сопровождали его. В тех случаях, когда путешествие оказывалось
им не под силу, он уезжал один.
Однажды он прибыл в старинную епископскую peзиденцию Сенез
верхом на осле. Кошелек его был в ту пору почти совершенно пуст и не позволял
ему какого-либо иного способа передвижения. Мэр города, встретивший его у
подъезда епископского дворца, смотрел негодующим взглядом, как его
преосвященство слезает с осла. Горожане вокруг пересмеивались.
– Господин мэр и вы, господа горожане! – сказал
епископ. – Мне понятно ваше негодование. Вы находите, что со стороны
такого скромного священника, как я, слишком большая дерзость ездить на
животном, на котором восседал сам Иисус Христос. Уверяю вас, я приехал на осле
по необходимости, а вовсе не из тщеславия.
Во время своих объездов он бывал снисходителен, кроток и не
столько поучал людей, сколько беседовал с ними. За доводами и примерами он
далеко не ходил. Жителям одной местности он приводил как образец другую,
соседнюю. В округах, где не сочувствовали беднякам, он говорил:
– Посмотрите на жителей Бриансона. Они разрешили
неимущим, вдовам и сиротам косить луга на три дня раньше, нежели остальным. Они
даром отстраивают им дома, когда старые приходят в негодность. И бог
благословил эту местность. За целое столетие там не было ни одного убийства.
В деревнях, где люди были падки до наживы и стремились
поскорее убрать с поля свой урожай, он говорил:
– Посмотрите на жителей Амбрена Если отец семейства, у
которого сыновья находятся в армии, а дочери служат в городе, заболеет во время
жатвы и не может работать, то священник упоминает о нем в проповеди, и в
воскресенье после обедни все поселяне-мужчины, женщины, дети – идут на поле
этого бедняги, собирают его урожай и сносят солому и зерно в его амбар.
Семьям, в которых происходили раздоры из-за денег или
наследства, он говорил:
– Посмотрите на горцев Девольни, той дикой местности,
где ни разу за пятьдесят лет не услышишь соловья. Так вот, когда там умирает
глава семьи, сыновья уходят на заработки и все имущество оставляют сестрам,
чтобы те могли найти себе мужей.
В округах, где любили сутяжничать и где фермеры разорялись
на гербовую бумагу, он говорил:
– Посмотрите на добрых крестьян Кейрасской долины. Их
три тысячи душ. Господи боже! Да это настоящая маленькая республика! Там не
знают ни судьи, ни судебного пристава. Мэр все делает сам. Он раскладывает
налоги, облагая каждого по совести; бесплатно разбирает ссоры, безвозмездно
производит раздел имущества между наследниками; он выносит приговоры, не требуя
покрытия судебных издержек, и простые люди повинуются ему, как справедливому
человеку.
В деревнях, где не было школьных учителей, он опять-таки
ссылался на кейрасцев.
– Знаете, как они поступают? – говорил он. –
Маленькое селеньице в двенадцать или пятнадцать дворов не всегда может
прокормить учителя, и вот они сообща, всей долиной, нанимают наставников,
которые и учат детей, переходя из деревни в деревню и проводя неделю в одной,
дней десять в другой. Эти учителя бывают на ярмарках, там я и видел их. Вы
сразу можете узнать их по гусиным перьям, засунутым за шнурок шляпы. Те из них,
которые обучают только грамоте, носят одно перо; те, которые обучают грамоте и
счету, – два, а те, которые обучают грамоте, счету и латыни, – три.
Эти последние – великие ученые. Ну не стыдно ли оставаться невеждами?
Поступайте же, как кейрасцы.
Таковы были его речи, глубокомысленные и отечески –
заботливые; если ему не хватало примеров, он придумывал притчи, прямо ведущие к
цели, немногословные, но образные, – этой особенностью отличалось и
красноречие Иисуса Христа, проникнутое убеждением, а потому убедительнее.
|
