 Увеличить |
Книга первая
Генрик
Понтоппидан и его «Счастливчик Пер»
« Прекрасным наблюдателем и великим сатириком, всегда
здоровым и мощным, как чернозём», назвал Понтоппидана известный датский историк
литературы Георг Брандес, горячо рекомендовавший в 1909 году издание сочинений
своего соотечественника в русском переводе. И действительно, достаточно
обратиться к «Счастливчику Перу» или к другим произведениям этого
замечательного художника слова, чтобы ощутить силу его воздействия и обаяние
мастерства, поверить его искренности, подивиться умению видеть правду жизни и
глубине проникновения в её тайны.
Генрик Понтоппидан вступил в датскую литературу после Г.-Х.
Андерсена и как бы продолжил на новой основе реалистические традиции великого
сказочника. Реалист-бытописатель, Понтоппидан стремился к всестороннему
изображению «неприкрытой жизни», вскрывал социальные пороки, бичевал их со
свойственным ему сарказмом, осуждал мистическую проповедь отрешения от
действительности. По существу он явился наиболее ярким и последовательным
выразителем движения «литературы прорыва» — эпохи Брандеса, Якобсена, Драхмана
и других писателей Дании, стремившихся порвать путы консерватизма и утвердиться
на путях культурного и технического прогресса.
Выходец из пасторской семьи, Понтоппидан рано ощутил
потребность вырваться из затхлой обстановки мещанского быта, сбросить иго
церковной морали. Летом 1891 года он писал другу Акселю Люндегорду: «Я родился
24 июля 1857 года в Фредерисии, в Ютландии. Отец мой был священником. Надолго
эта обстановка наложила отпечаток на моё сознание». Детство будущего писателя
прошло на его родине, а затем в Рандерсе. После окончания школы юноша решил
отправиться в столицу для продолжения образования. По существу же его отъезд в
Копенгаген напоминал бегство, явился своего рода формой стихийного протеста.
Правда, занятия в политехническом институте тоже не дали молодому человеку
ожидаемого удовлетворения. И здесь он не находил ответа на волновавшие его
вопросы. В романтических мечтах уносился он в мир необъятной природы, в
неведомые страны. В 1876 году студент оставляет занятия и отправляется в
путешествие пешком по Германии и Швейцарии. Разумеется, яркие впечатления от
этой «прогулки», как и от родной природы, не прошли бесследно для наблюдательного
и поэтически настроенного юноши. От прежних планов, завершения технического
образования он решает отказаться. Не получив диплома инженера, Понтоппидан
обращается к естественным наукам, которые, по его мысли, открывали новые
перспективы, лучше помогали постигнуть законы жизни. В 1880 году он занимает
должность преподавателя естественной истории в Высшей народной школе в
Хьёрлунде. К этому времени относится и начало его литературной деятельности.
Уже в раннем творчестве Понтоппидана обнаружилась сила его
таланта, поражало разнообразие проблем, волновавших писателя. Большинство
произведений из его по преимуществу новеллистических сборников первой половины
80-х годов объединено темой судьбы молодого поколения. В них ярко отражена
неистребимая тяга молодёжи к свету и знаниям, глубина чувств, любовь к природе,
дающей ощущение полноты жизни. Об этом начинающий автор повествовал в книгах,
проникнутых романтическим порывом, — таких, как «Подрезанные крылья»,
«Деревенские картины», «Молодая любовь». Волнующе переданы в них чувства
простых людей, описана жизнь обитателей убогих избушек, рассказано о
столкновении отцов и детей, старого и нового. Основным объектом для изучения
нравов служила писателю в ту пору датская деревня с её отсталым, но в чём-то ещё
милым его сердцу патриархальным укладом. А город, хотя и представлялся его
героям воплощением культуры и прогресса, отпугивал их кажущейся «враждебностью»
природе, техникой, от которой веяло холодом. Сила Понтоппидана состояла в
последовательном отстаивании нового, в ниспровержении тьмы и невежества.
Со второй половины 80-х годов тема нравов и этнографические
зарисовки, носившие абстрактнопросветительский и романтически-идиллический
характер, сменяются у Понтоппидана более обобщенными реалистическими картинами
общественной жизни. Увлечение «стихией природы» также скоро проходит. Главным
мерилом писателю-реалисту начинают служить социальные факторы, выхваченные из
жизни типические картины. Немалую роль в формировании новых принципов сыграл и
его опыт сотрудничества в столичной прессе, стремление рассматривать свою
литературную деятельность в свете задач современности. В одной из статей 1905
года он утверждал, что всякому подлинному произведению искусства обязательно
присущи страстная агитация, тенденциозная мысль художника, энергия.
В последние десятилетия XIX века в датской литературе
усилилась борьба идейных направлений. Понтоппидан, сложившийся к тому времени
писатель, занял в этом сложном процессе особое место. Ему — реалисту и
стороннику социального прогресса — претили различного рода декадентские
течения, проповедь так называемого «чистого искусства». А между тем тлетворное
влияние декаданса испытали тогда на себе многие датские литераторы. У Йенса
Якобсена это сказалось в подчёркнутом натурализме и проповеди аморализма
(новеллы, роман «Нильс Люне»); у Германа Банга, Хольгера Драхмана, Карла
Йеллерупа — в изощрённом психологизме; у Йенни Блихер-Клаусен — в отстаивании
безудержного индивидуализма (роман «Инга Гейне»). Печатью мистицизма и
политической реакционности была отмечена литературная деятельность Йоханнеса В.
Йенсена.
Известные исследователи творчества Понтоппидана (В.
Андерсен, Б. Сильверсван, К.Анлунд, К. М. Вооль и другие) справедливо обратили
внимание на то, что его метод «объективного реализма» принципиально
противоположен «эстетизму», что писатель всегда оставался на почве
действительности, создавая богатую галерею социальных типов и необыкновенно
широкую картину нравов. Иначе и не могло случиться. Прекрасный знаток жизни,
Понтоппидан сумел разобраться во многих её противоречиях, стремился увидеть
реальные силы, способные преобразовать общество на разумных началах или, во
всяком случае, способствовать его успешному продвижению на путях прогресса.
Мастерство реалистического показа характеров и анализа общественных отношений
особенно ясно проявилось у писателя в романах и новеллах, носивших
преимущественно автобиографический характер. Близкую ему среду он знал и умел
изображать превосходно. Эта особенность сближала его с такими
соотечественниками, авторами повестей о детстве и юности, как Йоханнес
Йоргенсен, Софус Клаусен, Вигго Стуккенберг. Позднее эту традицию развили
писатели разных поколений — Мартин Андерсен Нексе, Карин Михаэлис, Кнут Беккер,
Ганс Кирк, Геральд Хердаль, Ганс Шерфиг и другие.
Реалистические повести Понтоппидана конца 80-х — начала 90-х
годов, непосредственно предваряющие его монументальные романы «Обетованная
земля» (1891–1895) и «Счастливчик Пер» (1898–1904), по существу содержат ключ к
пониманию последующего творчества писателя, в том числе таких произведений, как
«Великое привидение» (1907), «Царственный гость»(1908), «Страна
смерти»(1912–1916) и т. д., вплоть до автобиографического цикла
«Воспоминаний» (1933–1940), которым, собственно, завершается творческий путь
писателя.
Герои многих повестей Понтоппидана предстают в сложных
отношениях между собою, находятся в остром конфликте со средой. Автор не
удовлетворяется теперь сентиментально-романтическими идеалами своей юности,
нередко он иронизирует над собственными иллюзиями той поры, когда казалось, что
бегство на лоно природы и обращение к чувству открывали перед человеком
огромные возможности, могли спасти от житейских невзгод («Старый Адам»,
«Мимозы», «Природа», «Песнь песней»). В этих произведениях выражено в
одинаковой степени отрицательное отношение как к мещанскому довольству, так и к
пустой мечтательности. Устами художника Йоргена Халлагера («Ночная стража»)
писателем была высказана мысль о том, что беспочвенный идеализм составляет
несчастье современного общества, так как он «подобен сырости, разъедающей
основание дома». Подобный идеализм, по мысли писателя, приносит немалые беды в
сфере духовной, приводит в одних случаях к религиозной экзальтации
(«Сандингский приход», «Вор»), в других — к политическому фразёрству, беспринципности
(«Облака», «Друзья»).
Здоровые силы нации Понтоппидан видит в народе, в людях
труда, в «бедняках, страдающих от колыбели до могилы». Он, по словам Брандеса,
«знает датский народ и отношение высших классов к народу, как никто». С горечью
сам писатель говорил о том, что стоило понять эту истину и высказать вслух
мысли о свободе, чтобы прослыть за сумасшедшего и стать «отверженным».
Достаточно полно особенности мировоззрения и художественной
манеры Понтоппидана раскрылись уже в трилогии «Обетованная земля»,
запечатлевшей характерные для датских условий конфликты современности и как бы
подводившей итоги раннему периоду творчества писателя. Пастор Эмануэль Ханстед,
аристократ по рождению, одержим идеей опрощения. Противник буржуазной
цивилизации, он идёт «в народ», женится на крестьянке. Во всём этом он
выступает как выразитель определённых принципов, пропагандист своего рода
социальной утопии. В каждой из частей трилогии герой Понтоппидана
соответственно олицетворяет различные тенденции: необходимость «обращения к
жизни», к земле («Чернозём»), сохранение патриархальных отношений («Обетованная
земля»), «примирение» государственной и так называемой свободной церкви
(«Судный день»).
Сильная сторона романа — в правдивом показе морального
падения высших слоёв общества, в глубоком раскрытии смысла социальной трагедии
тех, кто «задыхается и умоляет дать им воздуха», в показе пробуждения у
крестьян политического самосознания, в призыве к свободе, в объективном
разоблачении идеализма.
Вместе с тем в трилогии оказываются неизжитыми до конца
иллюзии относительно Дании как страны «идеальной», «обетованной». «Толстовское»
опрощение Ханстеда (одетого в холщовую рубаху, идущего за плугом и внешне ничем
не отличающегося от крестьян, «людей в грубой домотканой одежде») символизирует
тот путь «внутренней борьбы» и нравственного возрождения, который позволяет
человеку освободиться от призраков прошлого и заблуждений и обрести
свойственную жизненному темпу «напряженность могучей воли». Критика видела в
Ханстеде определённый тип фанатика и беспочвенного мечтателя, доходящего до
безумия в своих безмерных требованиях к себе и другим, усматривала в этом
максимализме нечто родственное героям Ибсена и Бьёрнсона. Но, в отличие от
Бранда и пастора Санга («Свыше наших сил»), конфликт Ханстеда со средой и его
гибель имеют по сути не только личный, но в большей степени общественный
характер. Основную задачу преобразования общества Ханстед видел лишь в
необходимости следовать заветам европейской и датской Реформации, в том, чтобы
неукоснительно «продолжать дело, начатое Лютером и Грундтигом».
Однако с подобного рода принципами сам Понтоппидан не был
согласен. Автор осудил Ханстеда как пророка нового учения, развенчал его
«идеализм», назвав это донкихотством. Резкая критика религиозных учений была
связана с процессом дальнейшего совершенствования мировоззрения и творческого
метода писателя в конце XIX — начале XX века. Рост свободомыслия, усиление
национального самосознания и общественной активности масс наиболее полно
отразились в следующем крупном романе Понтоппидана.
«Счастливчик Пер» — многоплановое эпическое полотно. Именно
в этом произведении Понтоппидан смог отразить сложные конфликты современной
эпохи, воссоздать глубокие характеры и порою весьма запутанные отношения между
людьми. В романе были подняты жгучие вопросы общественной и политической жизни,
морали, философии и культуры. Теперь писатель приходит к более зрелому решению
таких проблем, как личность и общество, брак, семья и воспитание детей, деревня
и город, религия и наука, перспективы технического прогресса, судьбы искусства
и цивилизации.
Идейную концепцию этого программного произведения
Понтоппидана ясно передаёт его же новелла «Пленённый дух», тесно связанная с
романом по замыслу. Это рассказ об орлёнке, выросшем в пасторском доме.
«Царственная птица», несмотря на подрезанные крылья, постоянно доказывала своё
превосходство над обитателями птичьего двора. Во время грозы у пленника
«рождалась тоска, будто пробуждалось смутное сожаление об утраченной родине». И
вот однажды, в день смерти пастора, когда об орлёнке забыли, он решил
попробовать свои силы и полетел. И всё же бескрайние просторы, манившие его и
вызывавшие беспокойство в груди, оказались для него «чужой страной». Орлёнок
ощутил тоску по «дому» и вернулся обратно.
Роман о Счастливчике Пере — глубоко трагическая книга,
повествующая о надеждах юности и горьких разочарованиях, об утраченных
иллюзиях. В этом смысле она носит в известной степени автобиографический
характер. В центре произведения стоит образ Петера-Андреаса Сидениуса, выходца
из потомственной пасторской семьи. Столкновения с действительностью начинаются
у него уже в годы детства, когда мальчик — единственный из одиннадцати детей
пастора — выражает протест против рабской покорности, против домашних обычаев и
порядков, сковывавших его волю.
«Гордые мечты» юноши, его тяга в неведомые страны резко
контрастируют с той удушающей атмосферой, в которой всё живое обречено на
гибель. Естественно, что мир Сидениусов становится в романе символом,
олицетворяющим всё мрачное и отсталое, «презрение ко всем земным благам»,
состояние общественной пассивности. Понтоппидан убедительно показывает этот
гнёт мрачных традиций, тяготеющих над мещанами, которые не в состоянии даже
постоять за себя.
Действие романа развёртывается на широком социально-историческом
фоне. В ютландской провинции, Копенгагене и за границей перед его героем
последовательно раскрываются широкие горизонты, возникают новые возможности для
применения своих сил. Особое значение приобретают здесь картины из жизни представителей
различных общественных групп, преимущественно так называемых «деловых» кругов
датской буржуазии и «средних» слоёв — интеллигенции, сельского духовенства.
Историю Пера писатель даёт как типичную биографию молодого
человека. Юный провинциал полон решимости «завоевать» столицу и утвердиться
среди тех, кто чувствует себя господами положения. Счастье вначале улыбалось
ему. Но уже в самом его восхождении встретилось немало трудностей,
предвестников неминуемого падения. Для крупных дельцов-предпринимателей и
представителей интеллигенции он всего лишь «выскочка», «отщепенец». Поэтому и
самое прозвище «Счастливчик» осмысляется в их среде двойственно: оно выражает
не только определённую зависть к нему или добродушное признание его временных
успехов, но также и злую иронию, издёвку над человеком, который возвысился
благодаря случаю и должен пасть, потому что не в состоянии принять волчьи
законы капиталистического общества.
В детстве Перу казались беспредельными возможности для
осуществления своих желаний. Он «воображал себя воином, викингом». Недаром
особое пристрастие питал он к морю. Ссора с отцом и уход из дома (под видом
необходимости продолжения образования) позволили ему наконец отправиться в
новый для него мир, открыли радужные перспективы. Переезд в столицу и
поступление в политехнический институт положили начало новому этапу его жизни.
Он посвящает себя целиком работе над проектом усовершенствования фарватера в
фьордах. В Копенгагене юноша оказывается в иной среде, но не освобождается от
тлетворного влияния мещанства. Он знакомится с людьми из мира искусства, науки
и журналистики, попадает даже в круги промышленников и финансистов, которые
заинтересовываются его проектом, видя в этом заманчивый источник собственного
обогащения.
Сидениусам с их богобоязненностью и провинциальной
осмотрительностью в романе противопоставлена семья богатого еврея Филиппа
Соломона, действующего стремительно и подчиняющего все свои помыслы одному
кумиру — расчёту. Именно среди биржевых акул Пер познаёт смысл эгоистической
морали, получает возможность всячески развивать собственные
индивидуалистические задатки. Но юношу привлекли не только капиталы старого
негоцианта, при помощи которых он смог бы осуществить желанную поездку в
Германию или Америку. Огромное впечатление оказывали на него и представители
младшего поколения этой семьи: Якоба — своим умом и независимостью суждений,
Нанни — красотой и вызывающим поведением, Ивэн — беспредельной верой в
молодого «гения».
Значительное место в романе отведено отношениям Пера с
Якобой. Их сближение означало для него не только возможность проникнуть в
общество предприимчивых дельцов и тем самым практически способствовать
осуществлению своего проекта. В Якобе его привлекли её разносторонняя
образованность, широта суждений, последовательность в отстаивании принципов,
тонкое сочетание в характере непреклонной сдержанности и лирической
задушевности. Особенно красноречиво об этом свидетельствовала её поддержка Пера
в трудный для него период пребывания в Германии, нетерпеливое ожидание
возвращения жениха и неожиданная поездка к нему в Дрезак. Рассказ об их встрече
относится едва ли не к самым лирическим страницам романа.
Но отношения между ними не были ровными и устойчивыми.
Вначале Якобе нравились в Пере свежесть и живость восприятия «природы и её чудес»,
причудливое сочетание наивной непосредственности и логически стройного мышления
учёного, изобретателя. Всё это казалось ей свойствами человека будущего, даже
то, что Пер был «слишком привязан к земле». Недаром именно в нём она видела
«человека двадцатого столетия». И всё же разлад, а затем и кризис в их
отношениях не заставили себя долго ждать. Каждый из них постепенно убеждался в
резком расхождении во взглядах, в различии характеров, воспитания. Некогда
сходившиеся в критическом отношении к окружающему, они по существу стояли на
разных позициях в вопросах морали, в общественных идеалах. Это и привело к
окончательному разрыву между ними. Якоба после рождения у неё мёртвого ребёнка
решает посвятить себя целиком делам благотворительности, а Пер, лишившийся
из-за этого разрыва поддержки её отца, видит непреодолимые трудности в
осуществлении своего проекта и начинает свыкаться с той средой, против которой
так бурно восставал в ранней молодости.
В течение долгого времени ничто, казалось, не предвещало
трагической развязки. Многое ещё продолжало способствовать воспитанию характера
Пера и его воли к борьбе. Часто напряженной работой он хотел победить безволие,
иногда добивался успеха. Особенно много дало ему пребывание за границей, где он
совершенствовал свои знания. Германия с её турбинами и морем электричества
почти всецело поглощает его мысли, она противостоит в его сознании отсталой
Дании, «царству бессмыслицы». В Италии Пер тоже не был созерцателем. Именно в
Риме, этом «мавзолее мирового духа», он ощутил всю «титаническую силу» народа,
воплотившуюся в древних гигантских сооружениях. Античные колоссы убедили его в
необходимости совершенствовать свои знания, направили к книгам. Только теперь
Пер проникся мыслью о том, что те идеальные характеры, которые он тщетно искал
в современности, уже существовали в прошлом — в древней республике, среди
«народа-язычника», в «поколении титанов», которому юноша «считал себя сродни».
В Швейцарии «общение» с природой, навеявшей мысли о «вечности», напомнило Перу
о его собственных чувствах. Вершины Альп, покрытые снегом и освещённые солнцем,
представали перед ним «словно видения из первобытных времён».
«Чувство истории», охватившее Пера, помогло ему разобраться
и в некоторых вопросах современной жизни, осмыслить те задачи, которые
возникали перед ним самим. Правда, во многом ему ещё мешали воспитанные средой
индивидуалистические настроения. Как и прежде, ему хотелось с «хмельным
задором» пуститься на «завоевание трона» золотого мешка. Реальной и
многообещающей была идея осуществления собственных планов, трезвого осмысления
происходящего вокруг. Как инженер-практик, он объявляет вызов бюрократам и
«кабинетным учёным», считавшим его проект «безумным», а затем и богатым
дельцам, разыгравшим роль меценатов, на которых, по их словам, он смотрел
«голодным волком». Неприязнь с их стороны вызывала у Пера озлобление,
стремление к мрачному одиночеству. Зато малейшая поддержка и похвала
воодушевляли его, вливали в него чувство бодрости.
Смерть отца вызвала у него мрачные воспоминания о прошлом.
Поездку на родину Пер рассматривал как возможность осуществить заветную
честолюбивую мечту — «вернуться победителем в это воронье гнездо, которое было
некогда свидетелем его унижения».
В одной из газетных статей технические усовершенствования
Пера были названы смелыми «планами будущего», создаваемыми на «благо страны и
народа». Но книга Пера о государстве будущего, по-видимому, была во многом ещё
незрелой и спорной, убеждала в слабости его как мыслителя. Безусловным было то,
что её замысел был искренним. Её автор, выходец из «низов», инстинктивно
ненавидел чванливых буржуа, мечтал о «возвращении человечеству утраченной
свободы духа».
Проект открытого порта, получивший наконец, независимо от
покровительства будущих акционеров, одобрение со стороны крупного специалиста
по ирригации полковника Бьерреграва, становился патриотическим начинанием,
«делом всей нации». Говорили; что проект «являлся попыткой утвердить
экономическую независимость страны по отношению к могучему соседу» Германии. Да
и сам Пер в осуществлении своих планов видел жизненную необходимость для Дании.
Анализ современной международной обстановки со всей очевидностью приводил к
выводу о том, что эта победа станет «более плодотворной по мере того, как
европейский центр тяжести благодаря росту политического и культурного значения
России будет перемещаться на восток».
Сложность натуры Пера особенно ярко раскрывается в эпизодах,
связанных со смертью его матери. Только теперь, в момент тяжелой утраты, он
остро ощутил всю глубину своего падения, несправедливость своих поступков в
отношении этой женщины-страдалицы. Вставная новелла о часах, повествующая о
трогательном чувстве матери к непокорному сыну, воспринимается особенно
драматически в момент искреннего раскаяния Пера. Блестящий мастер портрета, Понтоппидан
добивается исключительной глубины и убедительности в показе облика матери и
сына. Образ Пера особенно ярко раскрывается в психологически напряженном
рассказе о поездке его на пароходе с гробом матери. В последние минуты прощания
открылись какие-то особенно глубокие тайники горячо любящего сердца Пера, столь
непохожего на своих старших братьев с их холодной благопристойностью и
неистребимой расчётливостью.
Склонный к самоанализу, Пер пытается отдать себе отчёт в
своих поступках. Однако теперь в его характере несколько неожиданно проступают
и черты Сидениуса. Перед ним вновь встают острые проблемы поисков своего пути в
жизни, просыпается даже чувство веры.
Вопросам религии в романе отведено довольно значительное
место. Воззрения самого Понтоппидана на религию претерпели известную эволюцию.
Несколько пассивное отношение к религии в начале творческого пути и объяснение
её смысла с точки зрения морально-этической сменяется у писателя осуждением
церкви и вероучения в разных его проявлениях, критикой как официальной церкви,
так и различного рода сектантских учений, чрезвычайно распространенных в Дании
и оказывавших тлетворное влияние на общество.
Пер знакомится с представителями различных религиозных
течений. В лице своего отца он увидел служителя церкви, верящего слепо,
отдающегося своему делу с самозабвением, порою даже доходящим до фанатизма. Но
среди церковников он увидел и немало своеобразных реформаторов. Пастор
Бломберг, последователь грундтвигианского учения, казался ему борцом «за так
называемое более человеческое отношение к божественным вопросам». Как человек
дела, далёкий от религиозного энтузиазма, Пер был склонен идеализировать
Бломберга, видел в нём какого-то «викинга-христианина», протестующего против
эпохи пара и железных дорог и отстаивающего наивную «веру в природу». Недаром
Перу казалось, что в его проповедях «было много такого, что напоминало датский
ландшафт». Любопытна в романе и фигура «неверующего» пастора Фьяльтринга,
справедливо утверждавшего, что религия превратилась в своего рода «рыночный
товар». Все они способствовали формированию бунтарства Пера и его критического
отношения к церкви.
Занятия математикой и естествознанием способствовали
выработке у Пера объективного взгляда на природу. Но последовательным и
сознательным атеистом он всё же не стал. Со времени вступления в брак с Ингер,
дочерью пастора Бломберга, его сознание как бы раздвоилось. Внешне все чаще
проявлялись в нём черты, свойственные Сидениусам. Он начинает даже цепляться за
веру, как за якорь спасения и источник «духовного возрождения», наивно считая,
что величие человека заключено в страдании. Гораздо более сложным — и это очень
важно — был процесс его внутренней эволюции. До конца жизни в нём сохранится
протест против религиозных догм. Он не останавливается и перед открытым
признанием своего безбожия, понимая, что это грозит ему разрывом с женой и
утратой семьи. Показательно, что завещание Пера было составлено в пользу
«свободной от религии школы Якобы Саломон».
Падение Пера обусловлено, однако, не только его размолвкой с
Якобой и отказом от многообещающего брака с ней. Трагичность его образу придаёт
то обстоятельство, что он приходит к выводу о ложности избранного им ранее
пути, распознаёт преступность капиталистических хищников, на которых делал свою
ставку. Привыкший действовать смело, идти прямо «к осуществлению своей воли
через Рубиконсомнений», он отказывается от таких приемов, как ложь и лицемерие,
от закулисной борьбы против своего конкурента, инженера Стейнера, который в
конечном счёте способствовал его падению.
Герой Понтоппидана сохраняет критическое отношение и к
целому ряду других уродливых порождений капиталистической системы — таких,
например, как национализм, унижение человеческой личности (проявляющихся
нередко в форме антисемитизма), война и жестокая конкуренция во имя обогащения.
Однако автор романа отнюдь не отождествляет своей позиции в этих вопросах с
суждениями Пера.
Понтоппидан бережно руководит им, тонко и вовремя подмечает
его промахи, нередко с юмором говорит о его заблуждениях. Пер часто действует в
одиночку, на свой страх и риск, но никогда его образ не предстаёт изолированным
от окружающего, от жизни. Временами он инстинктивно тянется к людям науки и
искусства, казавшимся ему самобытными по мысли и отважными в делах. В больном
поэте Эневольдсене, авторе «маленьких шедевров с тончайшей резьбой», он видит в
чём-то родственную себе одинокую натуру. Подлинное же изумление и Даже зависть
вызывали у него люди активного действия. К таковым он относил молодого
живописца Йоргена Халлагера, «бунтаря и анархиста», а также журналиста и
комедиографа Реебаля, называвшего себя «последним эллином» и стремившегося
«преобразить мир» в духе идеалов античности.
Вопрос о путях развития искусства нередко приобретает в
романе и самостоятельное значение, независимо от образа Пера. В этих случаях
Понтоппидан как бы берёт слово от себя, высказывает собственные эстетические
суждения. Центральное место среди деятелей национальной культуры и литературы
отведено в романе журналисту доктору Натану. В образе Натана, по-видимому,
изображён пользовавшийся шумным успехом в Дании и Европе Георг Брандес. В
романе он представлен как потрудившийся для будущего Дании и своей ораторской и
писательской деятельностью заложивший основу для духовного подъёма». И всё же
Понтоппидан был далёк от безоговорочного восхваления деятеля такого типа. Он
пытается объяснить характер противоречий литератора, «осыпанного самыми пышными
почестями и подвергающегося ожесточённым нападкам». Пропагандист-популяризатор,
воспитанный в традициях европейского свободомыслия, Натан был кумиром молодёжи,
отвергавшей туманную философию и мистицизм Грундтвига и Кьеркегора. Публицист,
«искрящийся бурной любовью к жизни», Натан, по мысли Понтоппидана, «явление
совершенно необычайное для такой затхлой, крестьянской страны, как Дания».
Вместе с тем писатель не приемлет «бесцеремонную бойкость» его речи, слишком
категоричную защиту принципов индивидуализма.
В романе поставлены также важные вопросы о месте искусства в
жизни, о возможностях творческой личности, о трагической зависимости художника
от денежного мешка.
Нельзя говорить об одинаковом художественном уровне всех
частей романа или единстве его стиля. Наиболее сильными, безусловно, являются
первые его главы, полные огромной жизненной правды, повествующие о человеческих
страданиях, героическом «хождении по мукам». Заключительная часть выдержана
преимущественно в стиле камерного повествования, утрачивающего масштабы
предыдущих картин и обобщений. В ней тщательно выписываются мельчайшие нюансы
переживаний героя, уделяется внимание чуть ли не каждому дню, почти каждому
часу его жизни.
Датская критика определяла Понтоппидана как писателя
«социального реализма». И действительно, он был далёк от натуралистического
копирования деталей, изображения «мелочей» жизни. Широкий охват событий и
глубина обобщений сделали роман-эпопею «Счастливчик Пер» выдающимся
произведением национальной и мировой литературы.
В 1917 году Понтоппидану была присуждена Нобелевская премия
по литературе. В последний период своей деятельности писатель принимает участие
в общественной жизни, защищая принципы свободы и гуманизма и решительно осуждая
социальное зло. До конца дней своих (он скончался 21 августа 1943 года)
Понтоппидан оставался убеждённым противником политической реакции. В годы
второй мировой войны совместно с другими деятелями культуры он занял
антифашистские позиции, был страстным сторонником мира и демократии.
Замечательные традиции Генрика Понтоппидана, крупнейшего
датского реалиста-сатирика, находят продолжение в современной прогрессивной
литературе.
В. Неустоев
|
