 Увеличить |
XXVI
Внешние отношения Алексея Александровича с женою были такие
же, как и прежде. Единственная разница состояла в том, что он еще более был
занят, чем прежде. Как и в прежние года, он с открытием весны поехал на воды за
границу поправлять свое расстраиваемое ежегодно усиленным зимним трудом
здоровье и, как обыкновенно, вернулся в июле и тотчас же с увеличенною энергией
взялся за свою обычную работу. Как и обыкновенно, жена его переехала на дачу, а
он остался в Петербурге.
Со времени того разговора после вечера у княгини Тверской он
никогда не говорил с Анною о своих подозрениях и ревности, и тот его обычный
тон представления кого-то был как нельзя более удобен для его теперешних
отношений к жене. Он был несколько холоднее к жене. Он только как будто имел на
нее маленькое неудовольствие за тот первый ночной разговор, который она
отклонила от себя. В его отношениях к ней был оттенок досады, но не более. «Ты
не хотела объясниться со мной, – как будто говорил он, мысленно обращаясь
к ней, – тем хуже для тебя. Теперь уж ты будешь просить меня, а я не стану
объясняться. Тем хуже для тебя», – говорил он мысленно, как человек,
который бы тщетно попытался потушить пожар, рассердился бы на свои тщетные
усилия и сказал бы: «Так нá же тебе! так сгоришь за это!»
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не
понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что
ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей
закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к
семье, то есть к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал
особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к
жене. «А! молодой человек!» – обращался он к нему.
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у
него не было столько служебного дела, как в нынешний; но он не сознавал того,
что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела, что это было одно из средств не
открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли о них и которые
делались тем страшнее, чем дольше они там лежали. Если бы кто-нибудь имел право
спросить Алексея Александровича, что он думает о поведении своей жены, то
кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы, а очень бы
рассердился на того человека, который у него спросил бы про это. От этого-то и
было в выражении лица Алексея Александровича что-то гордое и строгое, когда у
него спрашивали про здоровье его жены. Алексей Александрович ничего не хотел
думать о поведении и чувствах своей жены, и действительно он об этом ничего не
думал.
Постоянная дача Алексея Александровича была в Петергофе, и
обыкновенно графиня Лидия Ивановна жила лето там же, в соседстве и постоянных
сношениях с Анной. В нынешнем году графиня Лидия Ивановна отказалась жить в
Петергофе, ни разу не была у Анны Аркадьевны и намекнула Алексею Александровичу
на неудобство сближения Анны с Бетси и Вронским. Алексей Александрович строго
остановил ее, высказав мысль, что жена его выше подозрения, и с тех пор стал
избегать графини Лидии Ивановны. Он не хотел видеть и не видел, что в свете уже
многие косо смотрят на его жену, не хотел понимать и не понимал, почему жена
его особенно настаивала на том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси,
откуда недалеко было до лагеря полка Вронского. Он не позволял себе думать об
этом и не думал; но вместе с тем он в глубине своей души, никогда не высказывая
этого самому себе и не имея на то никаких не только доказательств, но и
подозрений, знал несомненно, что он был обманутый муж, и был от этого глубоко
несчастлив.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с
женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей
Александрович: «Как допустить до этого? как не развязать этого безобразного
положения?» Но теперь, когда беда пала на его голову, он не только не думал о
том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать
именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
Со времени своего возвращения из-за границы Алексей
Александрович два раза был на даче. Один раз обедал, другой раз провел вечер с
гостями, но ни разу не ночевал, как он имел обыкновение делать это в прежние
годы.
День скачек был очень занятой день для Алексея
Александровича; но, с утра еще сделав себе расписание дня, он решил, что тотчас
после раннего обеда он поедет на дачу к жене и оттуда на скачки, на которых
будет весь двор и на которых ему надо быть. К жене же он заедет потому, что он
решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот день ему
нужно было передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на
расход деньги.
С обычною властью над своими мыслями, обдумав все это о
жене, он не позволил своим мыслям распространяться далее о том, что касалось
ее.
Утро это было очень занято у Алексея Александровича.
Накануне графиня Лидия Ивановна прислала ему брошюру бывшего в Петербурге
знаменитого путешественника в Китае[67] с
письмом, прося его принять самого путешественника, человека, по разным соображениям,
весьма интересного и нужного. Алексей Александрович не успел прочесть брошюру
вечером и дочитал ее утром. Потом явились просители, начались доклады, приемы,
назначения, удаления, распределения наград, пенсий, жалованья, переписки – то
будничное дело, как называл его Алексей Александрович, отнимавшее так много
времени. Потом было личное дело, посещение доктора и управляющего делами.
Управляющий делами не занял много времени. Он только передал нужные для Алексея
Александровича деньги и дал краткий отчет о состоянии дел, которые были не
совсем хороши, так как случилось, что нынешний год вследствие частых выездов
было прожито больше, и был дефицит. Но доктор, знаменитый петербургский доктор,
находившийся в приятельских отношениях к Алексею Александровичу, занял много
времени. Алексей Александрович и не ждал его нынче и был удивлен его приездом и
еще более тем, что доктор очень внимательно расспросил Алексея Александровича
про его состояние, прослушал его грудь, постукал и пощупал печень. Алексей
Александрович не знал, что его друг Лидия Ивановна, заметив, что здоровье
Алексея Александровича нынешний год нехорошо, просила доктора приехать и
посмотреть больного. «Сделайте это для меня», – сказала ему графиня Лидия
Ивановна.
– Я сделаю это для России, графиня, – отвечал
доктор.
– Бесценный человек! – сказала графиня Лидия
Ивановна.
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он
нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия вод
никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно меньше
умственного напряжения и, главное, никаких огорчений, то есть то самое, что
было для Алексея Александровича так же невозможно, как не дышать; и уехал,
оставив в Алексее Александровиче неприятное сознание того, что что-то в нем
нехорошо и что исправить этого нельзя.
Выходя от Алексея Александровича, доктор столкнулся на
крыльце с хорошо знакомым ему Слюдиным, правителем дел Алексея Александровича.
Они были товарищами по университету и, хотя редко встречались, уважали друг
друга и были хорошие приятели, и оттого никому, как Слюдину, доктор не высказал
бы своего откровенного мнения о больном.
– Как я рад, что вы у него были, – сказал
Слюдин. – Он нехорош, и мне кажется… Ну что?
– А вот что, – сказал доктор, махая через голову
Слюдина своему кучеру, чтоб он подавал. – Вот что, – сказал доктор,
взяв в свои белые руки палец лайковой перчатки и натянув его. – Не
натягивайте струны и попробуйте перервать – очень трудно; но натяните до
последней возможности и наляжьте тяжестью пальца на натянутую струну – она
лопнет. А он по своей усидчивости, добросовестности к работе, – он натянут
до последней степени; а давление постороннее есть, и тяжелое, –
заключил доктор, значительно подняв брови. – Будете на скачках? – прибавил
он, спускаясь к поданной карете. – Да, да, разумеется, берет много
времени, – отвечал доктор что-то такое на сказанное Слюдиным и не
расслышанное им.
Вслед за доктором, отнявшим так много времени, явился
знаменитый путешественник, и Алексей Александрович, пользуясь только что
прочитанной брошюрой и своим прежним знанием этого предмета, поразил
путешественника глубиною своего знания предмета и широтою просвещенного
взгляда.
Вместе с путешественником было доложено о приезде
губернского предводителя, явившегося в Петербург и с которым нужно было
переговорить. После его отъезда нужно было докончить занятия будничные с
правителем дел и еще надо было съездить по серьезному и важному делу к одному
значительному лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к пяти часам,
времени своего обеда, и, пообедав с правителем дел, пригласил его с собой
вместе ехать на дачу и на скачки.
Не отдавая себе в том отчета, Алексей Александрович искал
теперь случая иметь третье лицо при своих свиданиях с женою.
|
