 Увеличить |
V
– Это немножко нескромно, но так мило, что ужасно
хочется рассказать, – сказал Вронский, глядя на нее смеющимися
глазами. – Я не буду называть фамилий.
– Но я буду угадывать, тем лучше.
– Слушайте же: едут два веселые молодые человека…
– Разумеется, офицеры вашего полка?
– Я не говорю офицеры, просто два позавтракавшие
молодые человека…
– Переводите: выпившие.
– Может быть. Едут на обед к товарищу, в самом веселом
расположении духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их на извозчике,
оглядывается и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они,
разумеется, за ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица
останавливается у подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает
на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и
прекрасные маленькие ножки.
– Вы с таким чувством это рассказываете, что мне
кажется, вы сами один из этих двух.
– А сейчас вы мне что говорили? Ну, молодые люди входят
к товарищу, у него обед прощальный. Тут, точно, они выпивают, может быть,
лишнее, как всегда на прощальных обедах. И за обедом расспрашивают, кто живет
наверху в этом доме. Никто не знает, и только лакей хозяина на их вопрос: живут
ли наверху мамзели , отвечает, что их тут очень много. После обеда
молодые люди отправляются в кабинет к хозяину и пишут письмо к неизвестной.
Написали страстное письмо, признание, и сами несут письмо наверх, чтобы
разъяснить то, что в письме оказалось бы не совсем понятным.
– Зачем вы мне такие гадости рассказываете? Ну?
– Звонят. Выходит девушка, они дают письмо и уверяют
девушку, что оба так влюблены, что сейчас умрут тут у двери. Девушка в
недоумении ведет переговоры. Вдруг является господин с бакенбардами
колбасиками, красный, как рак, объявляет, что в доме никто не живет, кроме его
жены, и выгоняет обоих.
– Почему же вы знаете, что у него бакенбарды, как вы
говорите, колбасиками?
– А вот слушайте. Нынче я ездил мирить их.
– Ну, и что же?
– Тут-то самое интересное. Оказывается, что это
счастливая чета титулярного советника и титулярной советницы. Титулярный
советник подает жалобу, и я делаюсь примирителем, и каким! Уверяю вас, Талейран
ничто в сравнении со мной.
– В чем же трудность?
– Да вот послушайте… Мы извинились как следует: «Мы в
отчаянии, мы просим простить за несчастное недоразумение». Титулярный советник
с колбасиками начинает таять, но желает тоже выразить свои чувства, и как
только он начинает выражать их, так начинает горячиться и говорить грубости, и
опять я должен пускать в ход все свои дипломатические таланты. «Я согласен, что
поступок их нехорош, но прошу вас принять во внимание недоразумение, молодость;
потом, молодые люди только позавтракали. Вы понимаете. Они раскаиваются от всей
души, просят простить их вину». Титулярный советник опять смягчается: «Я
согласен, граф, и я готов простить, но понимаете, что моя жена, моя жена,
честная женщина, подвергается преследованиям, грубостям и дерзостям
каких-нибудь мальчишек, мерз…» А вы понимаете, мальчишка этот тут, и мне надо
примирять их. Опять я пускаю в ход дипломацию, и опять, как только надо
заключить все дело, мой титулярный советник горячится, краснеет, колбасики
поднимаются, и опять я разливаюсь в дипломатических тонкостях.
– Ах, это надо рассказать вам! – смеясь,
обратилась Бетси к входившей в ее ложу даме. – Он так насмешил меня.
– Ну, bonne chance,[46] –
прибавила она, подавая Вронскому палец, свободный от держания веера, и
движением плеч опуская поднявшийся лиф платья, с тем чтобы, как следует, быть
вполне голою, когда выйдет вперед, к рампе, на свет газа и на все глаза.
Вронский поехал во Французский театр, где ему действительно
нужно было видеть полкового командира, не пропускавшего ни одного представления
во Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве,
которое занимало и забавляло его уже третий день. В деле этом был замешан
Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный малый,
отличный товарищ, молодой князь Кедров. А главное, тут были замешаны интересы
полка.
Оба были в эскадроне Вронского. К полковому командиру
приезжал чиновник, титулярный советник Венден, с жалобой на его офицеров,
которые оскорбили его жену. Молодая жена его, как рассказывал Венден, – он
был женат полгода, – была в церкви с матушкой и, вдруг почувствовав
нездоровье, происходящее от известного положения, не могла больше стоять и
поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике. Тут за ней погнались
офицеры, она испугалась и, еще более разболевшись, взбежала по лестнице домой.
Сам Венден, вернувшись из присутствия, услыхал звонок и какие-то голоса, вышел
и, увидав пьяных офицеров с письмом, вытолкал их. Он просил строгого наказания.
– Нет, как хотите, – сказал полковой командир
Вронскому, пригласив его к себе, – Петрицкий становится невозможным. Не
проходит недели без истории. Этот чиновник не оставит дела, он пойдет дальше.
Вронский видел всю неблаговидность этого дела и что тут
дуэли быть не может, что надо все сделать, чтобы смягчить этого титулярного
советника и замять дело. Полковой командир призвал Вронского именно потому, что
знал его за благородного и умного человека и, главное, за человека, дорожащего
честью полка. Они потолковали и решили, что надо ехать Петрицкому и Кедрову с
Вронским к этому титулярному советнику извиняться. Полковой командир и Вронский
оба понимали, что имя Вронского и флигель-адъютантский вензель должны много
содействовать смягчению титулярного советника. И действительно, эти два
средства оказались отчасти действительны; но результат примирения остался
сомнительным, как и рассказывал Вронский.
Приехав во Французский театр, Вронский удалился с полковым
командиром в фойе и рассказал ему свой успех или неуспех. Обдумав все, полковой
командир решил оставить дело без последствий, но потом ради удовольствия стал
расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться
от смеха, слушая рассказ Вронского о том, как затихавший титулярный советник
вдруг опять разгорался, вспоминая подробности дела, и как Вронский, лавируя при
последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
– Скверная история, но уморительная. Не может же Кедров
драться с этим господином! Так ужасно горячился? – смеясь, переспросил
он. – А какова нынче Клер? Чудо! – сказал он про новую французскую
актрису. – Сколько ни смотри, каждый день новая. Только одни французы
могут это.
|
