VIII
Выйдя из-за стола, Левин, чувствуя, что у него на ходьбе
особенно правильно и легко мотаются руки, пошел с Гагиным через высокие комнаты
к бильярдной. Проходя через большую залу, он столкнулся с тестем.
– Ну, что? Как тебе нравится наш храм
праздности? – сказал князь, взяв его под руку. – Пойдем пройдемся.
– Я и то хотел походить, посмотреть. Это интересно.
– Да, тебе интересно. Но мне интерес уж другой, чем
тебе. Ты вот смотришь на этих старичков, – сказал он, указывая на
сгорбленного члена с отвислою губой, который, чуть передвигая ноги в мягких
сапогах, прошел им навстречу, – и думаешь, что они так родились шлюпиками.
– Как шлюпиками?
– Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный
термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик.
Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты
смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя
Чеченского? – спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается
рассказать что-то смешное.
– Нет, не знаю.
– Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, все
равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в
шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз,
а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой[242]. Вот и спрашивает князь
Чеченский у него: «Ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он
ему говорит: «Вы третий». Да, брат, так-то!
Разговаривая и здороваясь со встречавшимися знакомыми, Левин
с князем прошел все комнаты: большую, где стояли уже столы и играли в небольшую
игру привычные партнеры; диванную, где играли в шахматы и сидел Сергей
Иванович, разговаривая с кем-то; бильярдную, где на изгибе комнаты у дивана
составилась веселая партия с шампанским, в которой участвовал Гагин; заглянули
и в инфернальную, где у одного стола, за который уже сел Яшвин, толпилось много
державших. Стараясь не шуметь, они вошли и в темную читальную, где под лампами
с абажурами сидел один молодой человек с сердитым лицом, перехватывавший один
журнал за другим, и плешивый генерал, углубленный в чтение. Вошли и в ту
комнату, которую князь называл умною. В этой комнате трое господ горячо
говорили о последней политической новости.
– Князь, пожалуйте, готово, – сказал один из его
партнеров, найдя его тут, и князь ушел. Левин посидел, послушал; но, вспомнив
все разговоры нынешнего утра, ему вдруг стало ужасно скучно. Он поспешно встал
и пошел искать Облонского и Туровцына, с которыми было весело.
Туровцын сидел с кружкой питья на высоком диване в
бильярдной, и Степан Аркадьич с Вронским о чем-то разговаривали у двери в
дальнем углу комнаты.
– Она не то что скучает, но эта неопределенность,
нерешительность положения, – слышал Левин и хотел поспешно отойти; но
Степан Аркадьич подозвал его.
– Левин! – сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил,
что у него на глазах были не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него,
или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и
другое. – Левин, не уходи, – сказал он и крепко сжал его руку за
локоть, очевидно ни за что не желая выпустить его.
– Это мой искренний, едва ли не лучший друг, –
сказал он Вронскому. – Ты для меня тоже еще более близок и дорог. И я хочу
и знаю, что вы должны быть дружны и близки, потому что вы оба хорошие люди.
– Что ж, нам остается только поцеловаться, – добродушно
шутя, сказал Вронский, подавая руку.
Он быстро взял протянутую руку и крепко пожал ее.
– Я очень, очень рад, – сказал Левин, пожимая его
руку.
– Человек, бутылку шампанского, – сказал Степан
Аркадьич.
– И я очень рад, – сказал Вронский.
Но, несмотря на желание Степана Аркадьича и их взаимное
желание, им говорить было нечего, и оба это чувствовали.
– Ты знаешь, что он не знаком с Анной? – сказал
Степан Аркадьич Вронскому. – И я непременно хочу свозить его к ней.
Поедем, Левин!
– Неужели? – сказал Вронский. – Она будет
очень рада. Я бы сейчас поехал домой, – прибавил он, – но Яшвин меня
беспокоит, и я хочу побыть тут, пока он кончит.
– А что, плохо?
– Все проигрывает, и я только один могу его удержать.
– Так что ж, пирамидку? Левин, будешь играть? Ну, и прекрасно, –
сказал Степан Аркадьич. – Ставь пирамидку, – обратился он к маркеру.
– Давно готово, – отвечал маркер, уже уставивший в
треугольник шары и для развлечения перекатывавший красный.
– Ну, давайте.
После партии Вронский и Левин подсели к столу Гагина, и
Левин стал по предложению Степана Аркадьича держать на тузы. Вронский то сидел
у стола, окруженный беспрестанно подходившими к нему знакомыми, то ходил в
инфернальную проведывать Яшвина. Левин испытывал приятный отдых от умственной
усталости утра. Его радовало прекращение враждебности с Вронским, и впечатление
спокойствия, приличия и удовольствия не оставляло его.
Когда партия кончилась, Степан Аркадьич взял Левина под
руку.
– Ну, так поедем к Анне. Сейчас? А? Она дома. Я давно
обещал ей привезти тебя. Ты куда собирался вечером?
– Да никуда особенно. Я обещал Свияжскому в Общество
сельского хозяйства. Пожалуй, поедем, – сказал Левин.
– Отлично, едем! Узнай, приехала ли моя карета, –
обратился Степан Аркадьич к лакею.
Левин подошел к столу, заплатил проигранные им на тузы сорок
рублей, заплатил каким-то таинственным образом известные старичку лакею,
стоявшему у притолоки, расходы по клубу и, особенно размахивая руками, пошел по
всем залам к выходу.
|
