X
Васенька так шибко гнал лошадей, что они приехали к болоту
слишком рано, так что было еще жарко.
Подъехав к серьезному болоту, главной цели поездки, Левин
невольно подумывал о том, как бы ему избавиться от Васеньки и ходить без
помехи. Степан Аркадьич, очевидно, желал того же, и на его лице Левин видел
выражение озабоченности, которое всегда бывает у настоящего охотника пред
началом охоты, и некоторой свойственной ему добродушной хитрости.
– Как же мы пойдем? Болото отличное, я вижу, и
ястребá, – сказал Степан Аркадьич, указывая на двух вившихся над осокой
больших птиц. – Где ястребá, там наверно есть.
– Ну вот видите ли, господа, – сказал Левин, с
несколько мрачным выражением подтягивая сапоги и осматривая пистоны на
ружье. – Видите эту осоку? – Он указал на темневший черною зеленью
островок в огромном, раскинувшемся по правую сторону реки, до половины
скошенном мокром луге. – Болото начинается вот здесь, прямо пред нами,
видите – где зеленее. Отсюда оно идет направо, где лошади ходят; там кочки,
дупеля бывают; и кругом этой осоки вон до того ольшаника и до самой
мельницы. Вон там, видишь, где залив. Это лучшее место. Там я раз семнадцать
бекасов убил. Мы разойдемся с двумя собаками в разные стороны и там у мельницы
сойдемся.
– Ну, кто ж направо, кто налево? – сказал Степан
Аркадьич. – Направо шире, идите вы вдвоем, а я налево, – беззаботно
как будто сказал он.
– Прекрасно! мы его обстреляем! Ну, пойдем,
пойдем! – подхватил Васенька.
Левину нельзя было не согласиться, и они разошлись.
Только что они вошли в болото, обе собаки вместе заискали и
потянули к ржавчине. Левин знал этот поиск Ласки, осторожный и неопределенный;
он знал и место и ждал табунка бекасов.
– Весловский, рядом, рядом идите! – замирающим
голосом проговорил он плескавшемуся сзади по воде товарищу, направление ружья
которого после нечаянного выстрела на Колпенском болоте невольно интересовало
Левина.
– Нет, я вас не буду стеснять, вы обо мне не думайте.
Но Левин невольно думал и вспоминал слова Кити, когда она
отпускала его: «Смотрите, не застрелите друг друга». Ближе и ближе подходили
собаки, минуя одна другую, каждая ведя свою нить; ожидание бекаса было так
сильно, что чмоканье своего каблука, вытаскиваемого изо ржавчины,
представлялось Левину криком бекаса, и он схватывал и сжимал приклад ружья.
Бац! Бац! – раздалось у него над ухом. Это Васенька
выстрелил в стадо уток, которые вились над болотом и далеко не в меру налетели
в это время на охотников. Не успел Левин оглянуться, как чмокнул один бекас,
другой, третий, и еще штук восемь поднялось один за другим.
Степан Аркадьич срезал одного в тот самый момент, как он
собирался начать свои зигзаги, и бекас комочком упал в трясину. Облонский
неторопливо повел за другим, еще низом летевшим к осоке, и вместе со звуком
выстрела и этот бекас упал; и видно было, как он выпрыгивал из скошенной
осоки, биясь уцелевшим белым снизу крылом.
Левин не был так счастлив: он ударил первого бекаса слишком
близко и промахнулся; повел за ним, когда он уже стал подниматься, но в это
время вылетел еще один из-под ног и развлек его, и он сделал другой промах.
Покуда заряжали ружья, поднялся еще бекас, и Весловский,
успевший зарядить другой раз, пустил по воде еще два заряда мелкой дроби.
Степан Аркадьич подобрал своих бекасов и блестящими глазами взглянул на Левина.
– Ну, теперь расходимся, – сказал Степан Аркадьич
и, прихрамывая на левую ногу и держа ружье наготове и посвистывая собаке, пошел
в одну сторону. Левин с Весловским пошли в другую.
С Левиным всегда бывало так, что, когда первые выстрелы были
неудачны, он горячился, досадовал и стрелял целый день дурно. Так было и нынче.
Бекасов оказалось очень много. Из-под собаки, из-под ног охотников беспрестанно
вылетали бекасы, и Левин мог бы поправиться; но чем больше он стрелял, тем
больше срамился пред Весловским, весело палившим в меру и не в меру, ничего не
убивавшим и нисколько этим не смущавшимся. Левин торопился, не выдерживал,
горячился все больше и больше и дошел до того уже, что, стреляя, почти не
надеялся, что убьет. Казалось, и Ласка понимала это. Она ленивее стала искать и
точно с недоумением или укоризною оглядывалась на охотников. Выстрелы следовали
за выстрелами. Пороховой дым стоял вокруг охотников, а в большой, просторной
сетке ягдташа были только три легонькие, маленькие бекаса. И то один из них был
убит Весловским и один общий. Между тем по другой стороне болота слышались не
частые, но, как Левину казалось, значительные выстрелы Степана Аркадьича,
причем почти за каждым слышалось: «Крак, Крак, апорт!»
Это еще более волновало Левина. Бекасы не переставая вились
в воздухе над осокой. Чмоканье по земле и карканье в вышине не умолкая были
слышны со всех сторон; поднятые прежде и носившиеся в воздухе бекасы садились
пред охотниками. Вместо двух ястребов теперь десятки их с писком вились над
болотом.
Пройдя бóльшую половину болота, Левин с Весловским добрались
до того места, по которому длинными полосками, упирающимися в осоку, был
разделен мужицкий покос, отмеченный где протоптанными полосками, где
прокошенным рядком. Половина из этих полос была уже скошена.
Хотя по нескошенному было мало надежды найти столько же,
сколько по скошенному, Левин обещал Степану Аркадьичу сойтись с ним и пошел со
своим спутником дальше по прокошенным и непрокошенным полосам.
– Эй, охотники! – прокричал им один из мужиков,
сидевших у отпряженной телеги, – иди с нами полудновать! Вино пить!
Левин оглянулся.
– Иди, ничаво! – прокричал с красным лицом веселый
бородатый мужик, осклабляя белые зубы и поднимая зеленоватый, блестящий на
солнце штоф.
– Qu’est ce qu’ils disent?[161] – спросил Весловский.
– Зовут водку пить. Они, верно, луга делили. Я бы
выпил, – не без хитрости сказал Левин, надеясь, что Весловский соблазнится
водкой и уйдет к ним.
– Зачем же они угощают?
– Так, веселятся. Право, подойдите к ним. Вам
интересно.
– Allons, c’est curieux.[162]
– Идите, идите, вы найдете дорогу на мельницу! –
крикнул Левин и, оглянувшись, с удовольствием увидел, что Весловский,
нагнувшись и спотыкаясь усталыми ногами и держа ружье в вытянутой руке,
выбирался из болота к мужикам.
– Иди и ты! – кричал мужик на Левина. –
Нябось! Закусишь пирожка! Во!
Левину сильно хотелось выпить водки и съесть кусок хлеба. Он
ослабел и чувствовал, что насилу выдирает заплетающиеся ноги из трясины, и он
на минуту был в сомненье. Но собака стала. И тотчас вся усталость исчезла, и он
легко пошел по трясине к собаке. Из-под ног его вылетел бекас; он ударил и
убил, – собака продолжала стоять. «Пиль!» Из-под собаки поднялся другой.
Левин выстрелил. Но день был несчастный; он промахнулся, и когда пошел искать
убитого, то не нашел и его. Он излазил всю осоку, но Ласка не верила, что он
убил, и, когда он посылал ее искать, притворялась, что ищет, но не искала.
И без Васеньки, которого Левин упрекал в своей неудаче, дело
не поправилось. Бекасов было много и тут, но Левин делал промах за промахом.
Косые лучи солнца были еще жарки; платье, насквозь промокшее
от пота, липло к телу; левый сапог, полный воды, был тяжел и чмокал; по
испачканному пороховым осадком лицу каплями скатывался пот; во рту была горечь,
в носу запах пороха и ржавчины, в ушах неперестающее чмоканье бекасов; до
стволов нельзя было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и
коротко; руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались
по кочкам и трясине; но он все ходил и стрелял. Наконец, сделав постыдный
промах, он бросил наземь ружье и шляпу.
«Нет, надо опомниться!» – сказал он себе. Он поднял ружье и
шляпу, подозвал к ногам Ласку и вышел из болота. Выйдя на сухое, он сел на
кочку, разулся, вылил воду из сапога, потом подошел к болоту, напился со ржавым
вкусом воды, помочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе лицо и руки.
Освежившись, он двинулся опять к тому месту, куда пересел бекас, с твердым
намерением не горячиться.
Он хотел быть спокойным, но было то же. Палец его прижимал
гашетку прежде, чем он брал на цель птицу. Все шло хуже и хуже.
У него было пять штук в ягдташе, когда он вышел из болота к
ольшанику, где должен был сойтись со Степаном Аркадьичем.
Прежде чем увидать Степана Аркадьича, он увидал его собаку.
Из-под вывороченного корня ольхи выскочил Крак, весь черный от вонючей болотной
тины, и с видом победителя обнюхался с Лаской. За Краком показалась в тени ольх
и статная фигура Степана Аркадьича. Он шел навстречу красный, распотевший, с
расстегнутым воротом, все так же прихрамывая.
– Ну, что? Вы палили много! – сказал он, весело
улыбаясь.
– А ты? – спросил Левин. Но спрашивать было не
нужно, потому что он уже видел полный ягдташ.
– Да ничего.
У него было четырнадцать штук.
– Славное болото. Тебе, верно, Весловский мешал. Двум с
одною собакой неловко, – сказал Степан Аркадьич, смягчая свое торжество.
|
