100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
На следующий день Версаль был в большем волнении. Люди подавали друг другу таинственные знаки, выразительно пожимали руки или же, напротив, скрестив руки на груди, поднимали глаза к небу, что свидетельствовало об их скорби или удивлении.
Де Ришелье в окружении многочисленных сторонников находился в приемной короля в Трианоне. Было около десяти часов.
Разодетый граф Жан Дю Барри беседовал со старым маршалом, и говорил он весело, если судить по его цветущему виду.
Около одиннадцати король торопливо прошел в свой кабинет, ни с кем не заговорив.
В пять минут двенадцатого де Шуазель вышел из кареты и прошел через галерею, зажав под мышкой портфель.
Это вызвало большое движение: придворные отворачивались, делая вид, что оживленно беседуют, только бы не пришлось здороваться с министром.
Герцог не обратил внимания на этот маневр. Он прошел в кабинет, где король листал досье, попивая шоколад.
– Здравствуйте, герцог, – дружелюбно проговорил король. – Как вы себя чувствуете?
– Сир! Господин де Шуазель чувствует себя хорошо, а вот министр тяжело болен. Он явился просить ваше величество, не дожидаясь, пока вы сами об этом заговорите, принять его отставку. Я благодарю ваше величество за то, что вы позволили мне самому сказать об этом. Я весьма признателен за эту последнюю милость.
– Какая отставка, герцог? Что это значит?
– Сир! Ваше величество подписали вчера поданный госпожой Дю Барри приказ о моем смещении. Эта новость облетела весь Париж и весь Версаль. Зло восторжествовало. Однако я решил не оставлять службу у вашего величества, не получив на то приказа и дозволения. Я был назначен официально и могу считать себя смещенным только на основании официального документа.
– Как, герцог? – со смехом вскричал король: строгая и достойная манера держаться де Шуазеля пугала его – Как вы, умнейший человек, формалист, этому поверили?
– Сир, да ведь вы подписали… – с удивлением начал было министр.
– Что?
– Письмо, которое находится у графини Дю Барри.
– Ах, герцог, неужели вам никогда не приходилось добиваться мира? Счастливый вы человек!.. Впрочем, госпожа де Шуазель – образцовая супруга.
Герцог нахмурился: сравнение было оскорбительным.
– Ваше величество обладает достаточно твердым и хорошим характером, чтобы не впутывать в государственные дела то, что вы изволите называть семейными делами.
– Шуазель, я должен вам об этом рассказать: это ужасно забавно. Знаете ли вы, что там вас очень боятся?
– – Это означает, что меня ненавидят, сир.
– Если угодно, да. Так вот эта сумасбродная графиня поставила меня перед выбором: отправить ее в Бастилию или поблагодарить вас за ваши услуги.
– Так что же, сир?
– Признайтесь, герцог, что было бы обидно пропустить зрелище, которое Версаль представлял собою сегодня утром. Я еще со вчерашнего дня забавляюсь, наблюдая за тем, как по дорогам мчатся гонцы, как вытягиваются лица… Третья королевская шлюха со вчерашнего дня – королева Франции. Это презабавно!
– Но каков конец, сир?
– Конец, дорогой мой герцог, будет все тот же, – отвечал Людовик XV, снова становясь серьезным. – Вы меня знаете: я делаю вид, что сдаюсь, но никогда не уступаю. Пусть женщины делят медовый пряник, который я им время от времени подбрасываю, что когда-то проделывали с Цербером. А мы будем жить спокойно, дружно, всегда вместе. И раз уж мы взялись выяснять отношения, прошу вас иметь в виду: какие бы слухи ни ходили, какое бы письмо я ни написал.., непременно приезжайте в Версаль… Пока я говорю с вами так, как теперь, герцог, мы будем добрыми друзьями.
Король протянул министру руку, тот поклонился, не выказывая ни признательности, ни обиды.
– А теперь примемся за дело, если ничего не имеете против, дорогой герцог.
– Я к услугам вашего величества, – сказал Шуазель, раскрывая портфель.
– Для начала – несколько слов о фейерверке.
– Это было большое бедствие, сир.
– По чьей вине?
– По вине судьи Биньона.
– Много было крику?
– Да, много.
– Так надо было, может быть, отстранить от должности Биньона.
– Одного из членов Парламента едва не раздавили в толпе, поэтому Парламент принял это дело близко к сердцу. Однако генеральный адвокат Сегье произнес блистательную речь и доказал, что причина этого несчастья – роковое стечение обстоятельств. Ему долго аплодировали, и теперь дело улажено.
– Тем лучше! Перейдем к Парламенту, герцог… Вот в чем нас упрекают!..
– Меня, сир, упрекают в том, что я поддержал д'Эгийона, а не де ла Шалоте, но кто меня упрекает? Те самые люди, которые радостно распространили слухи о письме вашего величества. Вы только подумайте, сир: д'Эгийон превысил свои полномочия в Англии; иезуиты действительно были изгнаны; де ла Шалоте был прав; ваше величество сами открыто признали невиновность генерального прокурора. Нельзя так просто опровергать слова короля! В присутствии его министра – куда ни шло, но только не всенародно!
– А пока Парламент считает себя сильным…
– Он в самом деле силен. Еще бы! Членов Парламента бранят, сажают в тюрьму, оскорбляют, объявляют невиновными – еще бы им не быть сильными! Я не обвинял д'Эгийона в том, что он начал дело ла Шалоте, но я никогда не прощу ему того, что он оказался не прав.
– Герцог! Герцог! Зло восторжествовало. Давайте подумаем, как облегчить положение… Как обуздать этик наглецов?..
– Как только прекратятся интриги канцлера, как только д'Эгийон лишится поддержки, волнение Парламента уляжется само собой.
– Но ведь это означало бы, что я уступил, герцог!
– Разве вас, ваше величество, представляет д'Эгийон.., а не я?
Довод был убедительный, и король это понял.
– Вам известно, – сказал он, – что я не люблю вызывать неудовольствие у своих слуг, даже если они допустили оплошность… Однако оставим это дело, хотя оно меня и огорчает: время покажет, кто был прав… Поговорим теперь о внешней политике… Говорят, я собираюсь воевать?
– Сир, если бы вам и пришлось воевать, это была бы война справедливая и необходимая.
– С англичанами… Дьявольщина!
– Уж не боится ли ваше величество англичан?
– На море…
– Будьте покойны, ваше величество: герцог де Праслен, мой кузен и ваш морской министр, вам подтвердит, что располагает шестидесятые четырьмя кораблями, не считая тех, которые строятся на верфях, и строительных материалов еще на дюжину, их можно построить за год… Наконец, пятьдесят фрегатов первого класса, что весьма внушительно для войны на море. А для сухопутной войны мы подготовлены еще лучше, у нас есть Фонтенуа.
– Очень хорошо. Но чего ради я должен воевать с англичанами, дорогой герцог? Правительство аббата Дюбуа было гораздо менее удачным, нежели ваше, однако ему всегда удавалось избегать войны с Англией.
– Еще бы, сир! Аббат Дюбуа получал от англичан шесть тысяч ливров в месяц. – Герцог!..
– У меня есть тому доказательство, сир.
– Пусть так. Однако в чем вы видите причину войны?
– Англия хочет захватить всю Индию: я был вынужден отдать вашим офицерам самые строгие, самые жесткие приказания. Первая же стычка там повлечет за собой протест Англии. Я твердо убежден, что мы его не примем. Необходимо заставить уважать правительство вашего величества силой, как когда-то его уважали благодаря подкупу.
– Не будем горячиться. Кто знает, что там будет, в этой Индии? Это так далеко!
Герцог с досады стал кусать себе губы.
– Есть еще более вероятный casus belli для нас, сир, – заметил он.
– Что еще?
– Испанцы претендуют на право владения Малуинскими и Фолклендскими островами… Порт Эгмон незаконно был захвачен англичанами, и испанцы выгнали их; отсюда – ярость Англии: она предупреждает испанцев, что готова пойти на крайние меры, если ее требования не будут удовлетворены.
– Ну, раз испанцы не правы, дайте им возможность объясниться.
– Сир, а семейный пакт? Зачем вы настаивали на подписании этого пакта? Ведь он тесно связывает всех европейских Бурбонов и объединяет их против Англии.
Король опустил голову.
– Не беспокойтесь, сир, – продолжал Шуазель, – у вас великолепная армия, внушительные морские силы, у вас есть деньги, наконец. Я сумею добыть денег так, чтобы не возмущать народ. Если нам придется воевать, война принесет славу вашему величеству, и я предполагаю такое расширение территории, для которого найдется и повод, и объяснение.
– Знаете, герцог, сначала надо навести порядок внутри страны, а уж потом воевать со всем светом.
– Но внутри страны все спокойно, сир, – возразил герцог, делая вид, что не понимает короля.
– Нет, нет, вы сами понимаете, что это не так. Вы меня любите и хорошо мне служите. Есть и другие люди, уверяющие меня в своей любви, однако ведут себя совсем иначе, нежели вы. Надо привести всех к согласию. Видите ли, дорогой герцог, я хочу жить счастливо и спокойно.
– Не от меня зависит, чтобы ваше счастье было полным, сир.
– Прекрасно сказано. В таком случае приглашаю вас со мною сегодня отобедать.
– В Версале, сир?
– Нет, в замке Люсьенн.
– От души сожалею, сир, но моя семья очень обеспокоена распространенной вчера новостью. Все думают, что я впал у вашего величества в немилость. Я не могу заставить их долго страдать в неведении.
– А разве те, о ком я вам рассказываю, не страдают, герцог? Вспомните, как мы дружно жили, когда с нами была бедная маркиза.
Герцог наклонил голову, глаза его подернулись слезой, и он не смог подавить вздох.
– Маркиза де Помпадур радела о славе вашего величества, – произнес он. – Она хорошо разбиралась в политике. Должен признаться, что ее гений отвечал моему характеру. Нам частенько случалось бок о бок заниматься делами, которые она затевала. Да, мы прекрасно ладили.
– Но ведь она вмешивалась в политику, герцог, весь мир упрекал ее в этом.
– Это верно.
– А нынешняя, напротив, безропотна, как агнец. Она не подписала еще ни одного приказа о заключении в тюрьму без суда и следствия, она сносит даже насмешки памфлетистов и рифмоплетов. Ее упрекают в чужих грехах. Ах, герцог, все это делается для того, чтобы нарушить согласие! Приезжайте в Люсьенн и заключите мир…
– Сир, соблаговолите передать ее сиятельству Дю Барри, что я считаю ее очаровательной женщиной, вполне достойной любви короля, но…
– Опять «но», герцог…
– Но, – продолжал де Шуазель, – я совершенно убежден, что если ваше величество необходимы Франция, то сегодня хороший министр больше нужен вашему величеству, нежели очаровательная любовница.
– Не будем больше об этом говорить и останемся добрыми друзьями. Попросите госпожу де Граммон, чтобы она ничего больше не замышляла против графини; женщины могут нас поссорить.
– У госпожи де Граммон, сир, слишком большое желание понравиться вашему величеству. Вот в чем ее ошибка.
– Мне не нравится, что она старается навредить графине, герцог.
– Госпожа де Граммон уезжает, сир, и ее больше не увидят: одним врагом станет меньше.
– Я не считаю ее врагом, вы зашли слишком далеко. Впрочем, у меня голова идет кругом, герцог, мы сегодня с вами поработали, словно Людовик XIV с Кольбером; это был «большой век», как говорят философы. Кстати, герцог, вы – философ?
– Я – слуга вашего величества, – возразил де Шуазель.
– Вы меня восхищаете, вы – бесценный человек! Дайте вашу руку, я так устал!
Герцог поспешно предложил руку его величеству. Он сообразил, что сейчас двери широко распахнутся и весь двор, собравшийся в галерее, увидит герцога во всем блеске. Он столько пережил накануне, что теперь не прочь был доставить неприятность своим врагам.
Лакей распахнул дверь и доложил о короле в галерее. Продолжая беседовать с де Шуазелем, по-прежнему ему улыбаясь и опираясь на его руку, Людовик XV прошел сквозь толпу придворных, не желая замечать, как побледнел Жан Дю Барри и как покраснел де Ришелье.
Зато де Шуазель сразу заметил эту игру оттенков. Не поворачивая головы, он, сверкая глазами, важно прошел мимо придворных; те, что утром старались от него удалиться, теперь пытались оказаться как можно ближе к нему.
– Подождите меня здесь, герцог, я приглашаю вас в Трианон. Помните обо всем, что я вам сказал.
– Я храню это в своей душе, – отвечал министр, отлично понимая, что этой тонкой фразой он пронзит сердца всех своих врагов.
Король вернулся к себе.
Де Ришелье нарушил строй и, подойдя к министру, взял его руку в свои худые руки и сказал:
– Я давно знаю одного Шуазеля, живучего, как кошка.
– Благодарю, – ответил герцог, знавший, как к этому отнестись.
– Но что это был за нелепый слух?.. – продолжал маршал.
– Этот слух развеселил короля, – заметил Шуазель.
– Рассказывали о каком-то письме…
– Это была мистификация со стороны короля, – отвечал министр, взглянув в сторону едва сдерживавшегося Жана.
– Чудесно! Чудесно! – повторил маршал, повернувшись к графу, как только герцог де Шуазель скрылся и не мог больше его видеть.
Спускаясь по лестнице, король позвал герцога, и тот быстро его нагнал.
– Эге! С нами сшутили шутку, – проговорил маршал, обращаясь к Жану.
– Куда они направляются?
– В Малый Трианон, чтобы там над нами посмеяться.
– Тысяча чертей! – пробормотал Жан. – Ах, простите, господин маршал.
– Теперь моя очередь, – сказал тот. – Посмотрим, не окажется ли мое средство более действенным, чем средство графини.
