100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Ксендз Вышонек осмотрел раны Збышка и нашел, что у него сломано только одно ребро; однако в первый день он не ручался за выздоровление, так как не знал, «не перевернулось ли у больного в середине сердце и не оборвалась ли печень». Господин де Лорш к вечеру тоже разнемогся и вынужден был лечь в постель; на следующий день у него так ныли все кости, что от боли он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Княгиня и Дануся с другими придворными дамами ухаживали за больными и, по предписанию ксендза Вышонека, варили для них различные мази и снадобья. Збышко был тяжело изувечен, по временам у него снова начинала течь горлом кровь, что очень беспокоило ксендза Вышонека. Однако юноша был в сознании и на другой день, узнав от Дануси, кому он обязан жизнью, призвал своего чеха, чтобы поблагодарить и вознаградить его. Ему подумалось, что он получил чеха в дар от Ягенки и что не миновать бы ему гибели, если бы не ее доброе сердце. Мысль эта тяготила Збышка, он чувствовал, что никогда не сможет отплатить милой девушке добром за добро и будет для нее всегда лишь источником мучений и неизбывного горя. Правда, он тотчас сказал себе: «Не разорваться же мне пополам!» – и все же где-то в тайнике души его грызла совесть. Чех еще больше разжег душевную его тревогу.
– Я, – сказал он, – рыцарской честью поклялся моей панночке охранять вас и буду это делать без всякой награды. Не мне, а ей вы обязаны, пан, своим спасением.
Збышко ничего ему не ответил, только дышать стал тяжело, а чех, помолчав минуту, продолжал:
– Прикажите в Богданец скакать, поскачу. Может, хорошо было бы вам со старым паном повидаться, а то ведь бог знает, что с вами будет.
– А что говорит ксендз Вышонек? – спросил Збышко.
– Ксендз Вышонек говорит, что все станет ясно, когда месяц родится, а месяц родится только через четыре дня.
– Ну, тогда незачем скакать в Богданец. Покуда дядюшка поспеет, я либо помру, либо выздоровею.
– Вы хоть письмо пошлите в Богданец. Сандерус обо всем складно напишет. Хоть весточку о себе дадите, да и обедню там закажут.
– Оставь меня покуда, неможется мне. Помру, воротишься в Згожелицы и обо всем расскажешь, тогда там и закажут обедню. А меня либо тут схоронят, либо в Цеханове.
– Пожалуй, все-таки в Цеханове или в Прасныше, тут, в бору, только курпы своих хоронят, и волки на могилах воют. Слыхал я от слуг, что через два дня князь со двором уезжает в Цеханов, а оттуда в Варшаву.
– Авось меня тут одного не оставят, – сказал Збышко.
Он угадал – в тот же день княгиня обратилась к князю с просьбой позволить ей остаться в охотничьем доме с Данусей, придворными дамами и ксендзом Вышонеком, который был против того, чтобы Збышка сразу перевозить в Прасныш. Господину де Лоршу через два дня стало гораздо лучше, и он начал подниматься с постели; узнав, однако, что «дамы» остаются, он тоже остался, чтобы сопровождать их на обратном пути и защищать от нападения сарацинов. Откуда могли взяться здесь сарацины – над этим вопросом отважный лотарингский рыцарь не задумывался. Правда, далеко на Западе так называли литвинов; однако никакая опасность не могла грозить от них дочери Кейстута, родной сестре Витовта и двоюродной сестре могущественного «краковского короля» Ягайла. Но господин де Лорш слишком много времени провел у крестоносцев и, несмотря на все то, что он слышал в Мазовии и о крещении Литвы, и о двух коронах, возложенных на главу одного властелина, не мог отрешиться от мысли, что от литвинов всегда можно ждать только дурного. Так говорили крестоносцы, а он еще не совсем изверился в их словах.
Меж тем произошло событие, породившее рознь между князем Янушем и его гостями-крестоносцами. За день до отъезда князя приехали братья Готфрид и Ротгер, которые оставались в Цеханове, и с ними некий господин де Фурси, привезший крестоносцам неприятную весть. Как выяснилось, сам господин де Фурси и господа де Бергов и Майнегер, оба из фамилий, имевших в прошлом заслуги перед орденом, находясь в качестве иноземных гостей у комтура в Любаве, наслушались рассказов об Юранде из Спыхова и не только не испугались прославленного воителя, но решили выманить его на поле боя, чтобы убедиться, действительно ли он так страшен, как о нем рассказывают. Правда, комтур сперва противился этому, ссылаясь на то, что между орденом крестоносцев и мазовецкими княжествами царит мир; но в конце концов, питая, видимо, надежду освободиться от грозного соседа, не только решил смотреть на все сквозь пальцы, но и дал своим гостям вооруженных кнехтов. Рыцари послали вызов Юранду, который тотчас принял его при одном только условии, что они отошлют людей и будут драться с ним и двумя его товарищами на самой границе Пруссии и Спыхова. Но рыцари не пожелали отослать кнехтов и покинуть пределы спыховских владений; тогда Юранд напал на них, перебил людей, пронзил копьем господина Майнегера, нанеся ему тяжелую рану, а господина де Бергова захватил в плен и ввергнул в спыховское подземелье. Спасся только господин де Фурси; три дня блуждал он в мазовецких лесах, пока не узнал от смолокуров, что в Цеханове гостят крестоносцы, и не пробрался к ним, чтобы принести вместе с ними жалобу вельможному князю и просить его покарать виновника и освободить из неволи господина де Бергова.
Когда были получены эти вести, отношения у князя с его гостями сразу испортились; не только вновь прибывшие братья, но и Гуго фон Данфельд, и Зигфрид де Лђве стали домогаться у князя, чтобы он раз навсегда удовлетворил требования ордена, убрал с границы хищника и покарал его за все преступления по совокупности. Особенно настойчиво добивался возмездия, чуть не грозил князю Гуго фон Данфельд: у крестоносца были старые счеты с Юрандом, при воспоминании о которых он сгорал от стыда.
– Жалоба будет послана великому магистру, – говорил он, – и коли мы, вельможный князь, у вас не найдем справедливости, то магистр сам расправится с этим разбойником, даже если за него вступится вся Мазовия.
Князь, человек по натуре мягкий, вспыхнул, однако, гневом и сказал:
– Какой же справедливости вы у меня ищете? Если бы Юранд напал на вас первый, пожег деревни, угнал стада, перебил людей, я бы непременно предал его суду и покарал. Но ведь на него напали ваши гости. Ваш комтур позволил им взять с собой кнехтов – что же было делать Юранду? Он принял вызов и требовал только, чтобы вы отослали людей. Как же я могу карать его за это или предавать суду? Вы задели грозного мужа, которого все страшатся, и сами, по доброй воле, навлекли на себя беду, – так чего же вы хотите? Неужели я должен повелеть ему не защищаться, когда вам вздумается учинить на него набег?
– Не орден, а гости, иноземные рыцари, учинили на него набег, – возразил Гуго.
– Орден отвечает за своих гостей, к тому же с ними были кнехты из любавской стражи.
– Что же было делать комтуру – выдать Юранду гостей на погибель?
– Нет, вы только посмотрите, – воскликнул при этих словах князь, обращаясь к Зигфриду, – во что обращается в ваших устах справедливость, и подумайте, не оскорбляют ли ваши уловки бога?
Но суровый Зигфрид возразил ему:
– Господин де Бергов должен быть отпущен на волю, ибо мужи из его рода были в ордене военачальниками и оказали ему большие услуги.
– А смерть Майнегера должна быть отомщена, – прибавил Гуго фон Данфельд.
Князь при этих словах откинул за уши пряди волос и, поднявшись со скамьи, с грозным видом шагнул к крестоносцам; однако через минуту он совладал с собою, вспомнив, видно, что они его гости, и, положив руку на плечо Зигфриду, сказал:
– Послушайте, комтур, вы носите крест на плаще, так скажите же мне по совести, на этом кресте поклянитесь, – прав или не прав был Юранд?
– Господин де Бергов должен быть отпущен на волю, – повторил Зигфрид де Лђве.
На минуту воцарилось молчание, затем князь воскликнул:
– Господи, дух терпения даруй мне!
А Зигфрид продолжал голосом, подобным лязгу меча:
– Оскорбление, которое нанесли нам в лице наших гостей, лишь новый повод для жалоб. С тех пор как существует орден, ни в Палестине, ни в Семиградье, ни в Литве, доныне языческой, ни один человек не причинил нам столько зла, как этот разбойник из Спыхова. Вельможный князь! Мы взываем к справедливости и требуем кары не за одну, а за тысячи обид, не за одну, а за сотни битв, не за кровь, пролитую однажды, а за годы таких злодейств, за которые огонь небесный должен был бы обратить в пепел это безбожное гнездо злобы и жестокосердия. Чьи стоны взывают там к богу о мести? – Наши! Чьи слезы там льются? – Наши! Тщетны были наши жалобы, тщетны требования суда. Никогда вы не давали нам удовлетворения!
Князь Януш при этих словах покачал головой и сказал:
– Эх! В старое время крестоносцы не раз бывали гостями в Спыхове и не был Юранд вашим врагом, покуда возлюбленная его жена не скончалась у вас на веревке. А сколько раз вы, как и ныне, сами учиняли набеги на Юранда, желая уничтожить его за то, что он вызывал ваших рыцарей на бой и побеждал их? Сколько раз подсылали вы к нему убийц или в лесу стреляли в него из самострелов? Это правда, он нападал на вас, но ведь он жаждал мести; а разве вы и рыцари, которые живут в ваших владениях, не нападали на мирных людей в Мазовии, не угоняли стад, не жгли селений, не убивали мужей, женщин и детей? А когда я жаловался магистру, он отвечал мне из Мальборка: «Обыкновенные стычки на границе!» Оставьте меня! Не подобает вам жаловаться, ибо даже меня вы схватили, безоружного, в мирное время, на моей собственной земле, и если бы не страх перед гневом краковского короля, то, может, я и доселе стонал бы в вашем подземелье. Так отплатили вы мне, хотя я принадлежу к роду ваших благодетелей. Оставьте меня, ибо не вам взывать ко мне о справедливости!
Крестоносцы при этих словах переглянулись с досадой – им было стыдно и неприятно, что князь при господине де Фурси вспоминает о событии, случившемся под Злоторыей; желая положить конец этому разговору, Гуго фон Данфельд сказал:
– С вами, вельможный князь, произошла ошибка, которую мы исправили не из страха перед краковским королем, но во имя справедливости; что ж до пограничных стычек, то за них наш магистр не может нести ответственность, ибо сколько ни есть королевств на свете, везде смутьяны своевольничают на границе.
– Ты вот сам говоришь об этом, а Юранда требуешь предать суду. Чего же вы хотите?
– Справедливости и возмездия.
Князь сжал свои костистые кулаки и повторил:
– Господи, дух терпения даруй мне!
– Вельможный князь, вы и про то вспомните, – продолжал Данфельд, – что наши своевольники чинят обиды только мирянам, к тому же не принадлежащим к германскому племени, ваши же поднимают руку на немецкий орден и тем самым поносят спасителя. А каких мук и какой кары стоит тот, кто поносит крест господень?
– Послушай! – сказал князь. – Не воюй ты именем бога, его ведь не обманешь!
И, взяв крестоносца за плечи, он с такой силой потряс его, что тот смешался и заговорил уже более мягким голосом:
– Коли правда, что наши гости первыми напали на Юранда и не отослали кнехтов, я не похвалю их за это; но правда ли, что Юранд принял вызов?
Тут Данфельд неприметно подмигнул господину де Фурси, как бы давая понять, что тот должен отрицать это; но де Фурси либо не мог, либо не пожелал это сделать и сказал:
– Он хотел, чтобы мы отослали кнехтов и сразились с ним и двумя его товарищами.
– Вы в этом уверены?
– Клянусь честью! Я и де Бергов согласились, а Майнегер не дал своего согласия.
Но тут князь прервал де Фурси:
– Комтур из Щитно! Вы лучше других знаете, что Юранд не отказывался от вызова.
Затем, обратившись ко всем, он сказал:
– Коли кто из вас хочет драться с Юрандом конный или пеший, я даю ему свое позволение. Убьет он Юранда либо в плен возьмет, тогда мы господина Бергова отпустим на волю без выкупа. Большего от меня не ждите, ничего у вас не выйдет.
После этих слов воцарилось немое молчание. Как ни отважны были и Гуго фон Данфельд, и Зигфрид де Лђве, и брат Ротгер, и брат Готфрид, однако они слишком хорошо знали грозного хозяина Спыхова, чтобы отважиться драться с ним не на жизнь, а на смерть. Это мог сделать разве только чужеземец, прибывший из дальних стран, например де Лорш или де Фурси, но де Лорш не присутствовал при этой беседе, а господин де Фурси весь еще был во власти страха.
– Один раз только я его видел, – пробормотал он, – и больше не хочу.
– Монахам возбраняется принимать участие в поединках, – сказал тогда Зигфрид де Лђве, – разве только по особому позволению магистра и великого маршала; но мы не просим позволения драться, нет, мы требуем, чтобы вы отпустили де Бергова на свободу, а Юранда обезглавили.
– Не вы устанавливаете законы в этой стране.
– До сих пор мы терпели тяжелых соседей. Но магистр сумеет воздать им по заслугам.
– Что до Мазовии, так руки коротки и у вас, и у вашего магистра.
– Магистра немцы поддерживают и император римский.
– А меня поддерживает король польский, которому подвластно больше земель и народов.
– Разве вы, вельможный князь, хотите войны с орденом?
– Если бы я хотел войны, то не ждал бы вас в Мазовии, а пошел бы на вас войной; но и ты мне не грози, я не боюсь.
– Что же мне доложить магистру?
– Ваш магистр ни о чем не спрашивал. Говори ему что хочешь.
– Тогда мы сами отомстим преступнику и покараем его.
Вытянув руку, князь погрозил крестоносцу пальцем под самым его носом.
– Берегись! – сказал он сдавленным от гнева голосом. – Берегись! Я позволил тебе вызвать Юранда на поединок, но коли ты с войском ордена вторгнешься в мою страну, тогда я на тебя ударю – и не гостем, а узником ты у меня будешь.
Видно, терпение у князя лопнуло, он бросил шапку на стол и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.
Крестоносцы побледнели от ярости, а господин де Фурси смотрел на них как безумный.
– Что же будет? – первым спросил брат Ротгер.
А Гуго фон Данфельд чуть не с кулаками накинулся на господина де Фурси:
– Зачем ты сказал, что вы первые напали на Юранда?
– Это ведь правда.
– Надо было солгать.
– Я приехал сюда не лгать, а драться.
– Нечего сказать, здорово ты дрался!
– А ты от Юранда не бежал до самого Щитно?
– Pax! – сказал де Лђве. – Этот рыцарь – гость ордена.
– Да и все равно, что он сказал, – вмешался брат Готфрид. – Без суда Юранда не покарали бы, а на суде все бы вышло наружу.
– Что же будет? – повторил брат Ротгер.
На минуту воцарилось молчание, после чего заговорил суровый и непреклонный Зигфрид де Лђве.
– Надо раз навсегда покончить с этой кровавой собакой! – сказал он. – Де Бергов должен быть отпущен на волю. Мы стянем кнехтов из Щитно, из Янсборка, из Любавы, возьмем хелминскую шляхту и ударим на Юранда… Пора покончить с ним!
Но коварный Данфельд, который умел взвесить все доводы, прежде чем сделать решительный шаг, закинул руки за голову, нахмурил брови и после раздумья сказал:
– Без позволения магистра нельзя.
– Если все удастся, магистр нас одобрит! – сказал брат Готфрид.
– А если не удастся? Если князь двинет копейщиков и ударит на нас?
– Между ним и орденом мир: не ударит!
– Эва! Мир-то мир, но мы его первые нарушим. Наших кнехтов не хватит против Мазуров.
– Магистр вступится за нас, и будет война.
Данфельд снова нахмурил брови и задумался.
– Нет, нет! – сказал он через минуту. – Если все удастся, магистр в душе будет рад… Он отправит к князю послов, начнутся переговоры, и все сойдет нам с рук. Но в случае поражения орден не вступится за нас и не объявит войны князю… Другой для этого нужен магистр… Князя поддерживает польский король, а с ним магистр не станет ссориться.
– Ведь захватили мы землю добжинскую, значит, не страшен нам Краков.
– Тогда у нас был предлог… Опольский князь… Мы взяли ее как залог, да и то…
Он огляделся кругом и, понизив голос, прибавил:
– Слыхал я в Мальборке, что коли пригрозят нам войной, так мы отдадим ее назад, только бы нам залог вернули…
– Ах, – воскликнул брат Ротгер, – будь с нами Маркварт Зальцбах или Шомберг, которые передушили щенят Витовта, они бы сумели справиться с Юрандом! Кто такой Витовт? Наместник Ягайла, великий князь, а Шомбергу все сошло с рук… Передушил детей Витовта – и ничего! Что и говорить, мало среди нас людей, которые справились бы с любым делом…
При этих словах Гуго фон Данфельд оперся локтями на стол, опустил голову на руки и надолго погрузился в размышления. Вдруг глаза у него заблестели, он по привычке утер тыльной стороной ладони влажные толстые губы и сказал:
– Да будет благословенна та минута, когда вы, благочестивый брат, помянули имя храброго брата Шомберга.
– А в чем дело? Вы что-нибудь придумали? – спросил Зигфрид де Лђве.
– Говорите скорей! – воскликнули братья Ротгер и Готфрид.
– Послушайте! – сказал Гуго. – У Юранда есть здесь дочка, единственная, которую он крепко любит и бережет как зеницу ока.
– Да, мы ее знаем. Ее любит и княгиня Анна Данута.
– Да. Так вот, слушайте, если бы мы похитили эту девушку, так Юранд отдал бы за нее не только Бергова, но и всех своих узников, самого себя и Спыхов в придачу!
– Клянусь кровью святого Бонифация[71], пролитой в Докуме, – воскликнул брат Готфрид, – все было бы так, как вы говорите!
Все умолкли, словно устрашившись трудности и смелости этого предприятия. Только через минуту брат Ротгер обратился к Зигфриду де Лђве.
– Вы так же умны и опытны, – произнес он, – как и отважны; что скажете вы на это?
– Скажу, что над этим стоит подумать.
– Так-то оно так, – продолжал Ротгер, – но дочка Юранда – приближенная княгини, более того, она княгине как родная дочь. Подумайте только, благочестивые братья, какой тут поднимется шум.
Гуго фон Данфельд засмеялся.
– Вы сами говорили, – сказал он, – что Шомберг то ли отравил, то ли задушил щенят Витовта – и что ему было за это? Шум они поднимают по любому поводу; но если мы пошлем к магистру Юранда в цепях, то не наказание нас ждет, а скорее награда.
– Да, – проговорил де Лђве, – и случай удобный подвертывается. Князь уезжает, Анна Данута остается здесь с одними придворными дамами. Но напасть на княжеский дом в мирное время – это дело нешуточное. Княжеский дом – не Спыхов. Будет так, как тогда с Злоторыей! Снова пойдут жалобы ко всем королям и к папе римскому на беззакония ордена; снова станет грозиться проклятый Ягайло, а магистр – вы его знаете: он охотно захватывает то, что легко захватить, но войны с Ягайлом не хочет… Да! Шум поднимется во всей Мазовии и Польше.
– А тем временем кости Юранда побелеют на виселице, – возразил брат Гуго. – Да и кто вам сказал, что ее надо похитить здесь, из-под носа у княгини?
– Ну, не в Цеханове же ее похищать, где, кроме шляхты, три сотни лучников.
– Нет. А разве Юранд не может захворать и прислать за дочкой слуг? Княгиня тоже позволит ей уехать, а если девушка пропадет по дороге, кто сможет сказать вам или мне: «Ты ее похитил!»
– Да! – нетерпеливо возразил де Лђве. – Но вы попробуйте устроить так, чтобы Юранд захворал и вызвал дочку…
С торжествующей улыбкой Гуго ответил:
– Есть у меня золотых дел мастер, который поселился в Щитно после того, как его за воровство изгнали из Мальборка: он может вырезать любую печать; есть у меня и люди родом из мазуров, но наши подданные… Неужели вы всђ еще меня не понимаете?..
– Понимаю! – с жаром воскликнул брат Готфрид.
А Ротгер воздел руки и сказал:
– Да поможет тебе бог, благочестивый брат, ибо ни Маркварт Зальцбах, ни Шомберг не придумали бы лучшего средства.
Он прищурил глаза, словно ему смутно виделось что-то вдали.
– Я вижу Юранда, – сказал он, – он стоит в Мальборке у гданьских ворот с веревкой на шее, и наши кнехты пинают его ногами.
– А девка станет послушницей ордена, – прибавил Гуго.
При этих словах де Лђве устремил на Данфельда взгляд, а тот шлепнул себя еще раз по губам тыльной стороной ладони и сказал:
– А теперь скорее в Щитно!
