100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Белая высокая палатка возвышалась над серыми и, как бык над барантой, стадом овец.
– Покровитель мой, бесценный покровитель мой, – сказал Грибоедов и опустил голову.
– Ну-ну, – поцеловал его в лоб маленький Паскевич. – Здоровье как? Елиза?
Он усадил его. В палатке было просторно и чисто. На столе лежали бумаги.
Грибоедов достал пакеты.
– От Завилейского…
– От Сипягина…
Паскевич, нахмурясь, сорвал печати и стал бросать бумаги на стол. Потом отодвинул их, не читая.
– Как ехали?
– По вашей милости, благодетель мой, превосходно. А по дороге привел к вам войско.
Паскевич поднял брови.
– Отряд заблудился, я его взял под команду и привел.
– А, – сказал Паскевич и через минуту улыбнулся. Он был рассеян и недоволен.
– В Петербурге что?
– Только о вас, граф, и говорят. Паскевич перестал дергать ногой.
– Государь так вас любит, вспомнил, как вы в Вильне с его величеством на брюхах лежали над картами и ругались.
Паскевич улыбнулся по-настоящему. Лицо его стало почти красивым.
– Ну-ну, – сказал он тонким голосом. – Что ж, помнит еще.
– Все полно вами. Аллилуйя поют. Паскевич перестал улыбаться.
– Все в друзья полезли. Даже Бенкендорф.
– Ага! – усмехнулся Паскевич.
– Как вы воюете, Иван Федорович? Пушкин бесится, хочет ехать к вам.
– Ну что ж, пусть едет, – сказал Паскевич. – Мм… да, – размялся он, – воюю. Людей нет, начальники избалованы. Все начинаю снова. Ну да авось-либо. Ну, а вы – министр?
– Вашею милостью, граф.
– Погуляли?
Грибоедов почти не улыбнулся, и Паскевич вдруг захлопотал. Грибоедов был похож на Елизу.
– Да, теперь вам в Персию ехать надобно. Дело трудное.
– Да уж гаже и быть не может.
– Да, – сказал Паскевич поспешно, перебивая, словно наступая кому-то на ногу, – так вот, извольте видеть, попрошу мне именно обо всем доносить. В Петербурге дело мало разумеют.
– Нессельрод сетует несколько на медленность действий. Паскевич побагровел.
– А вот бы ему ко мне на помощь идти. Медленность. Тут полки повернуться не умеют. Много он в тактике разумеет, свинья. И покорно прошу доносить мне первому, а их извещения сообщать.
Он постукивал о стол красным кулачком.
– Касательно же Персии: деньги нужны мне. Я ведь не Бог, без денег воевать не умею. Нужно вам ехать.
– Я полагал бы, граф, что здесь, в Тифлисе сидючи, я с них более денег смогу получить. А как туда прибуду, дело уж будет другое, они торопиться перестанут, и я вдруг окажусь у них заложником.
Паскевич подумал и вдруг погрозил ему пальцем.
– Ну да, – улыбнулся он покровительственно, – оставьте. На месте виднее. Вторая статья – истребите вы мерзавцев этих там, дезертёров. На всю Европу срам. При Ганже весь ихний правый фланг дезертёры были. Вывести их надобно. И перепороть. Pas de quartier[65].
– Нессельрод главным почитает, чтоб отряд Панкратьева из Урмии и Хоя освободить, по уплате, и к вашей армии присоединить.
– Оставьте Нессельрода. Я эту войну веду, а не Нессельрод. Пусть Панкратьев в Хое и сидит. Не нужно мне его отряда. У него солдаты избаловались, чуть не те же дезертёры. Он мне всю армию запаршивит.
Он постучал пальцем по столу.
Он смотрел рассеянно на Грибоедова и на пакет с газетами. Вошел адъютант, розово-смуглый, с черными усиками, Абрамович.
– Ну, тут без церемоний, – сказал Паскевич, еще сердитый и только через секунду улыбнулся неохотно, – погуляйте. Палатку разбили уже? Ну-ну. Мы еще поговорим. Гуляйте осторожнее, сюда долетают пули.
Вот она, власть– в этом рыжем маленьком толстяке, вот эти сосиски пальцев и колбаски бакенов, ставшие уже несмешными. Вот он держит судьбу России в своих коротких пальцах. Как это просто. Как это страшно. Как это упоительно.
