100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Утром маркиз д’Арвиль позвонил в колокольчик, вызывая своего камердинера.
Старик Жозеф был предельно удивлен, когда услышал, войдя в спальную своего хозяина, что тот напевает охотничью песенку, – очень редкий, но зато верный признак, что маркиз д’Арвиль пребывает в отличном настроении.
– Ах, господин маркиз, – с умилением сказал верный слуга, – какой у вас чудный голос! Жалко, что вы так редко поете.
– В самом деле, Жозеф? – со смехом спросил д’Арвиль. – У меня хороший голос?
– Если бы господин маркиз мяукал, как мартовский кот, или трещал, как кузнечик, разве я посчитал бы его голос самым лучшим в мире?
– Молчи уж, старый льстец!
– Боже мой, господин маркиз, когда вы поете, это знак, что вы в хорошем настроении… и тогда ваш голос для меня – божественная музыка.
– В таком случае, старина Жозеф, открой пошире твои длинные уши.
– О чем вы говорите?
– Отныне ты сможешь каждый день наслаждаться этой музыкой, которая тебе так нравится.
– Значит, вы каждый день будете счастливы, господин маркиз? – воскликнул Жозеф, складывая руки, обрадованный и удивленный.
– Каждый день, старина Жозеф, я буду теперь все время счастлив. Да, ты прав, долой печали и грусть! Я могу тебе это сказать, тебе единственному, верному и скромному Свидетелю моих страданий… Я преисполнен счастья! Моя жена – ангел доброты. Она просила у меня прощения за свою недавнюю холодность, которая была вызвана… догадайся чем?.. Ревностью!
– Ревностью?
– Да, нелепыми подозрениями, которые вызвали у нее анонимные письма.
– Какая подлость!
– Ты понимаешь, женщины так самолюбивы… Этих подозрений было бы достаточно, чтобы разлучить нас, но, к счастью, вчера вечером она откровенно объяснилась со мной. Я разуверил ее; не могу описать, как она была рада, потому что она меня любит, безмерно любит! Жестокая холодность, которую она мне выказывала, была ей так же невыносима, как и мне… Наконец-то наш мучительный разлад окончился, можешь сам судить, как я счастлив!
– Неужели это правда? – воскликнул Жозеф со слезами на глазах. – Неужели правда, господин маркиз? Вы теперь счастливы навсегда, потому что вам не хватало только любви госпожи маркизы… Или, вернее, только ее холодность была единственным вашим несчастьем, как вы мне говорите…
– А кому еще я мог это сказать, мой бедный Жозеф? Разве ты не знал уже о моей еще более печальной тайне? Однако не будем говорить о грустных вещах. День так хорош! Ты, наверное, заметил, что я плакал? Это потому, что счастье переполняет меня… Я уже почти не надеялся… Я так слаб, не правда ли?
– Полно, полно, господин маркиз, вы можете вволю поплакать от счастья, потому что немало плакали от боли. А я? Вы видите, я тоже плачу! Но это сладкие слезы. Я бы отдал за них десять лет жизни… И я боюсь только одного, что не удержусь и упаду на колени перед госпожой, как только ее увижу…
– Старый безумец! Ты столь же неразумен, как твой господин… Но я тоже кое-чего боюсь…
– Чего вы боитесь? О господи!..
– Боюсь, что это не продлится долго… Я слишком счастлив… Чего же мне не хватает?
– Ничего, господин маркиз, совершенно ничего!
– В том-то все и дело: я страшусь слишком совершенного, слишком полного счастья.
– О, дело стало только за этим… Но я не смею предложить…
– Я слушаю тебя!.. Но ты зря опасаешься. Это нежданное счастье перевернуло мне душу, оно так сильно и глубоко, что я уверен, оно меня наверное спасет.
– Как это?
– Мой врач говорил мне тысячу раз, что сильное душевное потрясение зачастую способно усугубить или изменить эту роковую болезнь… Могу же я надеяться, что эта радость спасет меня?
– Если вы верите в это, господин маркиз, то так оно и будет. Так оно и есть, вы уже исцелились! Какой благословенный день! Ах, вы говорите, госпожа маркиза – ангел, сошедший с небес, но я тоже начинаю чего-то бояться, слишком много радости и счастья в один-то день… Вот я подумал: чтобы не сглазить, вам надобно хотя бы маленькое огорчение, совсем маленькое, слава богу. И если вы согласны, такое у меня для вас есть.
– О чем ты говоришь?
– Один из ваших друзей получил к счастью и очень кстати, – видите, как получается? – совсем маленький укол шпагой, право, совсем незначительный! Но и этого довольно, чтобы ваш счастливый день хоть чуть-чуть омрачился, маленькое черное пятнышко, не больше! Правда, в этом смысле было бы лучше, чтобы удар шпагой был опаснее, однако следует довольствоваться тем, что имеем.
– Да перестанешь ты, наконец? О ком ты говоришь?
– О господине герцоге де Люсене.
– Он ранен?
– Всего лишь царапина на руке. Господин герцог вчера приезжал повидаться с вами и сказал, что вернется утром, если можно, на чашечку чаю.
– Бедняга Люсене! Почему ты мне не сказал?
– Вчера вечером я не мог вас увидеть, господин…
Подумав некоторое время, маркиз д’Арвиль заговорил снова:
– Ты прав, это небольшое огорчение должно отвратить ревнивую зависть судьбы… Но мне пришла мысль: я хочу сегодня утром устроить мальчишник, собрать всех друзей герцога, чтобы отпраздновать счастливый исход его дуэли. Он этого не ждет и будет наверняка очень доволен.
– В добрый час, господин маркиз! Да здравствует веселье и радость, догоним потерянное время!.. На сколько человек накрывать стол, чтобы я мог предупредить слуг?
– На шесть персон в маленькой зимней столовой.
– А приглашения?
– Я сейчас напишу. Скажи кому-нибудь тотчас оседлать коня и развезти приглашения. Сейчас еще рано, и посланец всех застанет дома. Позвони!
Жозеф позвонил..
Маркиз д’Арвиль вошел в свой маленький кабинет и написал одинаковые записки, в которых менялись только имена:
«Мой дорогой***, это не просьба, а предписание: речь идет о сюрпризе. Люсене должен прибыть ко мне сегодня к завтраку; он рассчитывает на свидание наедине, но сделайте ему приятную неожиданность и присоединитесь к нам и еще к некоторым его друзьям, которых я также предупрежу. Жду в полдень, и без опозданий.
А. д’Арвиль».
Вошел слуга.
– Пусть кто-нибудь сядет на коня и немедля развезет эти приглашения, – приказал маркиз д’Арвиль; затем, обращаясь к Жозефу, добавил: – Напиши адреса: «Виконту де Сен-Реми», – «Люсене не может без него обойтись», – сказал про себя д’Арвиль; – «Г-ну де Монвиль» – это один из спутников Люсене в его странствиях; «Лорду Дугласу» – его верному партнеру в вист; «Барону Сезанну» – его другу детства… Ты написал?
– Да, господин маркиз.
– Отправьте эти записки, не теряя ни минуты! – приказал маркиз, – и вот еще что, Филипп, попросите ко мне Дубле, нам надо поговорить.
Филипп вышел.
– Что с тобой? – спросил д’Арвиль Жозефа, который смотрел на него с изумлением.
– Я не могу опомниться, господин: я никогда еще не видел вас таким оживленным, таким веселым. И обычно вы такой бледный, а сегодня румянец вернулся к вам и глаза блестят…
– От счастья, мой старый верный Жозеф, от счастья… Да, кстати, ты должен помочь мне в моем маленьком заговоре… Сходи узнай, где сейчас мадемуазель Жюльетта, одна из горничных маркизы, которая, по-моему, заботится о ее драгоценностях, о бриллиантах…
– Да, господин маркиз, это поручено мадемуазель Жюльетте; еще неделю назад я помогал ей отмывать их, приводить в порядок…
– Ступай и спроси у нее имя и адрес ювелира маркизы, но чтобы та ничего не знала!
– О, понимаю… Еще один сюрприз?
– Ступай быстрее! Вот и Дубле…
В самом деле, управляющий появился в тот же момент, когда Жозеф закрывал за собой дверь.
– Имею честь явиться по приказанию господина маркиза.
– Дорогой мой Дубле, сейчас я вас напугаю! – со смехом сказал д’Арвиль. – Вы сейчас закричите от ужаса и отчаяния!
– Я, господин маркиз?
– Да, вы.
– Я сделаю все возможное, чтобы угодить господину маркизу.
– Я хочу истратить много денег, Дубле, огромную сумму денег.
– Если дело только за этим, господин маркиз, это в наших возможностях, слава богу, это не страшно.
– Вот уже долгое время я вынашиваю один проект: я хочу пристроить к правому крылу особняка галерею через сад. До сих пор я колебался и не говорил вам об этом безумном капризе, но сегодня решил… Надо уведомить архитектора, чтобы он пришел обсудить со мною подробнее этот план. Почему же вы не стонете, Дубле, от подобных расходов?
– Я могу уверить господина маркиза, что не вижу причин…
– Эта галерея будет предназначена для балов и празднеств; я хочу, чтобы она возникла как в сказке, как по волшебству, а сказки и волшебство стоят довольно дорого. Понадобится продать пятнадцать – двадцать тысяч ливров ренты, чтобы возместить все расходы, ибо я хочу, чтобы работы начались как можно скорее.
– И это очень, разумно… Чем скорее порадуешься, тем лучше. Я всегда говорил себе: у господина маркиза есть все, не хватает лишь какого-нибудь увлечения… А здания хороши тем, что они остаются надолго… Что же касается денег, то пусть господин маркиз не беспокоится. Слава богу, он может себе позволить, если ему угодно, и не такой еще каприз, как эта галерея.
Вернулся Жозеф, протянул д’Арвилю записку.
– Вот, господин маркиз, имя и адрес ювелира. Его зовут Бодуэн.
– Дорогой Дубле, прошу вас, тотчас отправляйтесь к этому ювелиру и попросите доставить сюда через час бриллиантовое ожерелье примерно на две тысячи луидоров. Женщинам всегда не хватает драгоценностей, особенно теперь, когда-ими обшивают платья. О цене договоритесь с ювелиром сами.
– Хорошо, господин маркиз… И опять же я не буду рыдать, потому что бриллианты, как и здания, долговечны. И к тому же этот сюрприз несомненно обрадует госпожу маркизу, не говоря уже об удовольствии, которое вы сами от этого получите. Ибо, как я уже имел честь недавно говорить, в мире нет более счастливого человека, чем господин маркиз.
– Ах этот дорогой Дубле! – с улыбкой проговорил д’Арвиль. – Его комплименты всегда приходятся удивительно кстати…
– Может быть, в этом их единственное достоинство, господин маркиз, и это достоинство они обретают потому, что я высказываю их от чистого сердца. Простите, я бегу к ювелиру, – сказал Дубле и вышел.
Оставшись один, маркиз д’Арвиль заходил по своему кабинету, скрестив руки на груди, с задумчивым, погруженным в себя взглядом.
Лицо его сразу изменилось; с него исчезло довольное, радостное выражение, обманувшее управляющего и старого слугу, уступив место холодной, спокойной и мрачной решимости.
Он расхаживал так некоторое время, затем тяжело упал в кресло, словно не выдержав груза страданий, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях.
Через мгновение он резко выпрямился, смахнул слезу с покрасневших глаз и проговорил с усилием:
– Полно… мужайся!.. Так надо…
После этого он написал различным лицам письма, в которых шла речь о всяких маловажных вещах, но в каждом назначал или переносил свидания с ними на много дней позже.
Маркиз уже заканчивал свои письма, когда вернулся Жозеф, который был так счастлив, что пел от радости, забыв все приличия.
– Господин Жозеф, у вас поистине прекрасный голос, – с улыбкой заметил ему д’Арвиль.
– Ну и что ж, тем хуже, господин маркиз, мне это не важно! Это моя душа поет, и пусть ее слышат!
– Отправь эти письма почтой.
– Хорошо, господин маркиз, но где вы примете сейчас всех этих господ?
– Здесь, в моем кабинете, – мы покурим после завтрака, а отсюда запах табака не дойдет до маркизы.
В этот момент во дворе особняка послышался шум кареты.
– Это выезжает госпожа, – она попросила запрячь лошадей пораньше, – сказал Жозеф.
– Тогда поспеши сказать ей, чтобы она зашла ко мне до отъезда.
– Хорошо, господин маркиз.
Едва старый слуга вышел, д’Арвиль приблизился к зеркалу и внимательно вгляделся в свое отображение.
– Неплохо, неплохо, – проговорил он глухим голосом. – Да, все так… щеки порозовели, и глаза блестят… От радости или от лихорадки – какое это имеет значение! Главное, чтобы это обмануло всех… А теперь попробуем улыбнемся Сколько бывает разных улыбок! Но кто сумеет отличить истинную от притворной! Кто сумеет разгадать эту обманчивую маску и сказать: эта улыбка скрывает мрачное отчаяние, это шумное веселье – мысль о смерти? Кто может об этом догадаться? Никто… к счастью… никто. В самом деле, никто? О нет, любовь не обмануть, ее инстинкт подскажет правду! Но я слышу шаги жены, моей жены… Пора, играй свою роль, зловещий комедиант.
Клеманс вошла в кабинет д’Арвиля.
– Здравствуй, Альбер, мой добрый брат, – сказала она с нежностью и сочувствием, протягивая ему руку. Затем увидела сияющее лицо мужа и с удивлением спросила: – Что с вами, друг мой? У вас такой счастливый вид…
– Потому что, когда вы вошли, я думал о вас, моя маленькая дорогая сестричка… И к тому же я так радовался, что нашел великолепное решение…
– Меня это не удивляет…
– Все, что произошло вчера, ваше несравненное великодушие, благородное поведение принца, все это заставило Меня задуматься и согласиться с вами. Однако при всем моем согласии я не сожалею о моих вчерашних подозрениях, которые вы, надеюсь, простите мне, хотя бы из кокетства, не правда ли, дорогая? – добавил он с улыбкой. – И вы не простили бы меня, я уверен, если бы я так легко отказался от вашей любви.
– Какие слова! Какая счастливая перемена! – воскликнула г-жа д’Арвиль. – Ах, я была уверена, что, обращаясь к вашему сердцу, к вашему разуму, я найду понимание. Теперь я не сомневаюсь в нашем будущем.
– И я тоже, Клеманс, уверяю вас. Да, после того решения, которое я принял этой ночью, это будущее, которое казалось мне смутным и мрачным, удивительным образом озарилось и стало простым и определенным.
– Это так понятно, мой друг; отныне мы пойдем к одной цели, но братски поддерживая друг друга. И в конце нашего пути мы обретем друг друга такими же, как сегодня. И это чувство пребудет неизменным. И наконец, я хочу, чтобы вы были счастливы, и вы будете счастливы, ибо это желание запало мне вот сюда, – добавила Клеманс, приставив палец к своему лбу. Но потом поправилась с очаровательной улыбкой, приложив руку к сердцу: – Нет, я ошиблась, это здесь останется навсегда, и никогда не затухнет доброе чувство к вам… к нам обоим… И вы увидите, дорогой мой брат, как много значит упорство преданного сердца!
– Клеманс, дорогая Клеманс! – ответил д’Арвиль, едва сдерживая волнение.
После короткого молчания он весело заговорил как ни в чем не бывало:
– Я просил вас соблаговолить прийти сюда до вашего отъезда, чтобы предупредить вас, что не смогу выйти к чаю с вами. У меня сегодня несколько гостей к завтраку, своего рода неожиданная пирушка по случаю удачного исхода дуэли этого бедняги Люсене, которого его противник, по счастью, лишь слегка оцарапал.
Маркиза покраснела при мысли о причине этой дуэли: насмешливые слова де Люсене, брошенные Шарлю Роберу в ее присутствии.
Это воспоминание жестоко ранило Клеманс; оно напомнило ей о ее ошибке, которой она стыдилась.
Чтобы избавиться от неприятных, тягостных мыслей, она сказала мужу:
– Видите, какое странное совпадение: господин де Люсене только что завтракал у Бленвалей. Вы ведь не знаете всех моих тщеславных планов, а я стараюсь сейчас, чтобы меня допустили к милосердным делам, к юным узницам в тюрьме.
– Поистине ваша жажда к милосердию неутолима, – с улыбкой сказал маркиз д’Арвиль и добавил с горьким волнением, которое его выдавало помимо его воли: – Значит, я вас больше не увижу… сегодня? – поспешно добавил он.
– Вам не хочется, чтобы я выезжала сегодня утром? – живо спросила Клеманс, удивленная его тоном. – Если вы желаете, я отменю свой визит к герцогине.
Маркиз едва не выдал себя и постарался ответить как можно любезнее:
– Да, моя дорогая сестричка, я не хотел бы, чтобы вы уезжали, но буду с нетерпением ждать вашего возвращения. Вот противоречия и недостатки моего характера, от которых я никогда не смогу избавиться!
– И это прекрасно, мой друг, иначе я была бы огорчена.
Раздался звонок, извещающий, что кто-то пришел в особняк маркиза.
– Это, наверное, один из ваших гостей, – сказала маркиза д’Арвиль. – Я вас оставляю. Кстати, что вы будете делать сегодня вечером? Если вы еще не распорядились вашим временем, я желаю, чтобы вы сопроводили меня в Итальянскую оперу. Может быть, теперь их музыка понравится вам гораздо больше.
– К вашим услугам и с величайшим удовольствием.
– Вы скоро выезжаете, друг мой? Я вас увижу до обеда?
– Нет, я сегодня не выхожу… вы найдете меня здесь.
– В таком случае, до свидания. Я приеду, чтобы узнать, как вы позабавились на вашем мальчишнике.
– Прощайте, Клеманс!
– Прощайте, друг мой! До скорого свидания… Даю вам полную свободу! Веселитесь на здоровье, вам все дозволено!
И, сердечно пожав руку мужа, Клеманс вышла за мгновение до того, как в другую дверь вошел герцог де Люсене.
«Она сказала мне: вам все дозволено!.. Она сказала: веселитесь! В этом прощальном слове, в последнем прощании моей умирающей души, в этих словах окончательной и вечной разлуки… Неужели она не поняла?.. И сказала: до скорого свидания? И ушла, такая спокойная, с улыбкой на устах… Что ж, это делает честь моему актерству… Господа боже мой!.. Я и не думал, что могу быть таким ловким притворщиком… Но вот и Люсене…»
