100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
показывающая, сколь нежно любил Оливера Твиста веселый старый еврей и мисс Нэнси
В темной комнате дрянного трактира, в самой грязной части Малого Сафрен-Хилла, в хмурой и мрачной берлоге, пропитанной запахом спирта, где зимой целый день горит газовый рожок и куда летом не проникает ни один луч солнца, сидел над оловянным кувшинчиком и рюмкой человек в вельветовом сюртуке, коротких темных штанах, башмаках и чулках, которого даже при этом тусклом свете самый неопытный агент полиции не преминул бы признать за мистера Уильяма Сайкса. У ног его сидела белая красноглазая собака, которая то моргала, глядя на хозяина, то зализывала широкую свежую рану на морде, появившуюся, очевидно, в результате недавней драки.
– Смирно, гадина! Смирно! – приказал мистер Сайкс, внезапно нарушив молчание.
Были ли мысли его столь напряжены, что им помешало моргание собаки, или нервы столь натянуты в результате его собственных размышлений, что для их успокоения требовалось угостить пинком безобидное животное, – остается невыясненным. Какова бы ни была причине, но на долю собаки достались одновременно и пинок и проклятье.
Собаки обычно не склонны мстить за обиды, нанесенные их хозяевами, по собака мистера Сайкса, отличаясь таким же скверным нравом, как и ее владелец, и, быть может, находясь в тот момент под впечатлением пережитого оскорбления, без всяких церемоний вцепилась зубами в его башмак. Хорошенько встряхнув его, она с ворчанием спряталась под скамью – как раз вовремя, чтобы ускользнуть от оловянного кувшина, который мистер Сайкс занес над ее головой.
– Вот оно что! – произнес Сайкс, одной рукой схватив кочергу, а другой неторопливо открывая большой складной нож, который вытащил из кармана. – Сюда, дьявол! Сюда! Слышишь?
Собака несомненно слышала, так как мистер Сайкс говорил грубейшим тоном и очень грубым голосом, но, испытывая, по-видимому, какое-то странное нежелание оказаться с перерезанной глоткой, она не покинула своего места и зарычала еще громче; она вцепилась зубами в конец кочерги и принялась грызть ее, как дикий зверь.
Такое сопротивление только усилило бешенство мистера Сайкса, который, опустившись на колени, злобно атаковал животное. Собака металась из стороны в сторону, огрызаясь, рыча и лая, а человек ругался, наносил удары и изрыгал проклятья; борьба достигла критического момента, как вдруг дверь распахнулась, и собака вырвалась из комнаты, оставив Билла Сайкса с кочергой и складным ножом в руках.
Для ссоры всегда нужны две стороны – гласит старая поговорка. Мистер Сайкс, лишившись собаки как участника в ссоре, немедленно перенес свой гнев на вновь прибывшего.
– Черт вас побери, зачем вы влезаете между мной и моей собакой? – злобно жестикулируя, крикнул Сайкс.
– Я не знал, мой милый, не знал, – смиренно ответил Феджин (появился именно он).
– Не знали, трусливый вор? – проворчал Сайкс. – Не слышали шума?
– Ни звука не слышал, Билл, умереть мне на этом месте, – ответил еврей.
– Ну да! Конечно, вы ничего не слышите, – злобно усмехнувшись, сказал Сайкс. – Крадетесь так, что никто не слышит, как вы вошли и вышли! Жаль Феджин, что полминуты тому назад вы не были этой собакой!
– Почему? – с натянутой улыбкой осведомился еврей.
– Потому что правительство заботится о жизни таких людей, как вы, которые подлее всякой дворняжки, но разрешает убивать собак, когда б человек ни пожелал, – ответил Сайкс, с многозначительным видом закрывая свой нож. – Вот почему.
Еврей потер руки и, присев к столу, принужденно засмеялся в ответ на шутку своего друга. Впрочем, ему было явно не по себе.
– Ладно, ухмыляйтесь! – продолжал Сайкс, кладя на место кочергу и созерцая его со злобным презрением. – Никогда не случится вам посмеяться надо мной, разве что на виселице. Вы в моих руках, Феджин, и будь я проклят, если вас выпущу. Да! Попадусь я – попадетесь и вы. Стало быть, будьте со мной осторожны.
– Да, да, мой милый, – сказал еврей, – все это мне известно. У нас… у нас общие интересы, Билл, общие интересы.
– Гм… – пробурчал Сайкс, словно он полагал, что не все интересы у них общие. – Ну, что же вы хотели мне сказать?
– Все благополучно пропущено через тигель, – отвечал Феджин, – и я принес вашу долю. Она больше, чем полагается вам, мой милый, но так как я знаю, что в следующий раз мы меня не обидите, и…
– Довольно болтать! – нетерпеливо перебил грабитель. – Где она? Подавайте!
– Хорошо, Билл, не торопите меня, не торопите, – успокоительным гоном отозвался еврей. – Вот она! Все в сохранности!
С этими словами он вынул из-за пазухи старый бумажный платок и, развязав большой узел в одном из его уголков, достал маленький пакет в оберточной бумаге. Сайкс, выхватив его из рук еврея, торопливо развернул и начал считать находившиеся в нем соверены[25].
– Это все? – спросил Сайкс.
– Все, – ответил еврей.
– А вы по дороге не разворачивали сверток и не проглотили одну-две монеты? – подозрительно спросил Сайкс. – Нечего корчить обиженную физиономию. Вы это уже не раз проделывали. Звякните!
В переводе на обычный английский язык это означало приказание позвонить. На звонок явился другой еврей, моложе Феджина, но с почти такой же отталкивающей внешностью.
Билл Сайкс указал на пустой кувшинчик. Еврей, превосходно поняв намек, взял кувшин и ушел, чтобы его наполнить, предварительно обменявшись многозначительным взглядом с Феджином, который, как бы ожидая его взгляда, на минутку поднял глаза и в ответ кивнул головой – слегка, так что это с трудом мог бы подметить наблюдательный зритель. Этого не видел Сайкс, который наклонился, чтобы завязать шнурок на башмаке, порванный собакой. Быть может, если бы он заметил быстрый обмен знаками, у него мелькнула бы мысль, что это не предвещает ему добра.
– Есть здесь кто-нибудь, Барни? – спросил Феджин; теперь, когда Сайкс поднял голову, он говорил, не отрывая глаз от пола.
– Ни души, – ответил Барни, чьи слова – исходили ли они из сердца или нет – проходили через нос.
– Никого? – спросил Феджин удивленным тоном, тем самым давая понять, что Барни должен говорить правду.
– Никого нет, кроме мисс Нэнси, – ответил Барни.
– Нэнси! – воскликнул Сайкс. – Где? Лопни мои глаза, если я не почитаю эту девушку за ее природные таланты.
– Она заказала себе вареной говядины в буфетной, – ответил Барни.
– Пошлите ее сюда, – сказал Сайкс, наливая водку в стакан. – Пошлите ее сюда.
Барни робко глянул на Феджина, словно спрашивая разрешения; так как еврей молчал и не поднимал глаз, Барни вышел и вскоре вернулся с Нэнси, которая была в полном наряде – в чепце, переднике, с корзинкой и ключом.
– Напала на след, Нэнси? – спросил Сайкс, предлагая ей рюмку водки.
– Напала, Билл, – ответила молодая леди, осушив рюмку, – и здорово устала. Мальчишка был болен, не вставал с постели и…
– Ах, Нэнси, милая! – сказал Феджин, подняв глаза.
Быть может, странно нахмурившиеся рыжие брови еврея и его полузакрытые глубоко запавшие глаза возвестили мисс Нэнси о том, что она расположена к излишней откровенности, но это не имеет большого значения. В данном случае нам надлежит интересоваться только фактом. А факт тот, что мисс Нэнси вдруг оборвала свою речь и, даря любезные улыбки мистеру Сайксу, перевела разговор на другие темы.
Минут через десять у мистера Феджина начался приступ кашля; тогда Нэнси набросила на плечи шаль и объявила, что ей пора идти. Мистер Сайкс, узнав, что часть дороги ему с ней по пути, изъявил желание сопровождать ее; они отправились вместе, а за ними на некотором расстоянии следовала собака, которая крадучись выбежала с заднего двора, как только удалился ее хозяин.
Сайкс вышел из комнаты, а еврей выглянул из двери и, посмотрев ему вслед, когда тот шел по темному коридору, погрозил кулаком, пробормотал какое-то проклятье, а затем с отвратительной усмешкой снова присел к столу и вскоре погрузился в чтение небезынтересной газеты «Лови! Держи!»[26]
Тем временем Оливер Твист, не ведая того, что такое небольшое расстояние отделяет его от веселого старого джентльмена, направлялся к книжному ларьку. Дойдя до Клеркенуэла, он по ошибке свернул в переулок, который мог бы и миновать; но он прошел уже полпути, когда обнаружил свою ошибку; зная, что и этот переулок приведет его к цели, он решил не возвращаться и быстро продолжал путь, держа под мышкой книги.
Он шел, размышляя о том, каким счастливым и довольным должен он себя чувствовать и как много дал бы он за то, чтобы хоть разок взглянуть на бедного маленького Дика, измученного голодом и побоями, который, быть может, в эту самую минуту горько плачет. Вдруг он вздрогнул, испуганный громким воплем какой-то молодой женщины: «О милый мой братец!» И не успел он осмотреться и понять, что случилось, как чьи-то руки крепко обхватили его за шею.
– Оставьте! – отбиваясь, крикнул Оливер. – Пустите меня! Кто это? Зачем вы меня остановили?
Единственным ответом на это были громкие причитания обнимавшей его молодой женщины, которая держала в руке корзиночку и ключ от двери.
– Ах, боже мой! – кричала молодая женщина. – Я нашла его! Ох, Оливер! Ах ты, дрянной мальчишка, заставил меня столько горя вынести из-за тебя. Идем домой, дорогой мой, идем! Ах, я нашла его! Боже милостивый, благодарю тебя, я нашла его!
После этих бессвязных восклицаний молодая особа снова разразилась рыданиями и пришла в такое истерическое состояние, что две подошедшие в это время женщины спросили служившего в мясной лавке мальчика с лоснящимися волосами, смазанными говяжьим салом, не считает ли он нужным сбегать за доктором. На это мальчик из мясной лавки, который, по-видимому, был расположен к отдыху, чтобы не сказать – к лени, ответил, что он этого не считает.
– Ах, не обращайте внимания! – сказала молодая женщина, сжимая руку Оливера. – Мне теперь лучше. Сейчас же пойдем домой, бессердечный мальчишка! Идем!
– Что случилось, сударыня? – спросила одна из женщин.
– Ах, сударыня! – воскликнула молодая женщина. – Около месяца назад он убежал от своих родителей, работящих, почтенных людей, связался с шайкой воров и негодяев и разбил сердце своей матери.
– Ну и дрянной мальчишка! – сказала первая.
– Ступай домой, звереныш! – подхватила другая.
– Нет, нет! – воскликнул Оливер в страшной тревоге. – Я ее не знаю! У меня нет сестры, нет ни отца, ни матери. Я сирота. Я живу в Пентонвиле.
– Вы только послушайте, как он храбро ото всех отрекается! – вскричала молодая женщина.
– Как, да ведь это Нэнси! – воскликнул Оливер, который только что увидел ее лицо, и в изумлении отшатнулся.
– Видите, он меня знает! – крикнула Нэнси, взывая к присутствующим. – Тут уж он не может отвертеться. Помилосердствуйте, заставьте его вернуться домой, а то он убьет свою добрую мать и отца и разобьет мне сердце!
– Черт побери, что тут такое? – крикнул, выбежав из пивной, какой-то человек, за которым следовала по пятам белая собака. – Маленький Оливер! Щенок, иди к своей бедной матери! Немедленно отправляйся домой!
– Они мне не родня! Я их не знаю! Помогите! Помогите! – крикнул Оливер, вырываясь из могучих рук этого человека.
– Помогите? – повторил человек. – Да, я тебе помогу, маленький мошенник! Что это за книги? Ты их украл? Дай-ка их сюда!
С этими словами он вырвал у мальчика из рук книги и ударил его ими по голове.
– Правильно! – крикнул из окна на чердаке какой-то ротозей. – Только таким путем и можно его образумить.
– Совершенно верно? – отозвался плотник с заспанным лицом, бросив одобрительный взгляд на чердачное окно.
– Это пойдет ему на пользу! – решили обе женщины.
– Да, польза ему от этого будет! – подхватил человек, снова нанеся удар и хватая Оливера за шиворот. – Ступай, мерзавец!.. Эй, Фонарик, сюда! Запомни его! Запомни!
Ослабевший после недавно перенесенной болезни, ошеломленный ударами и внезапным нападением, устрашенный грозным рычанием собаки и зверским обращением человека, угнетенный тем, что присутствующие убеждены, будто он и в самом деле закоснелый маленький негодяй, каким его изобразили, – что он мог сделать, бедный ребенок? Спустились сумерки; в этих краях жил темный люд; не было поблизости никого, кто бы мог помочь. Сопротивление было бесполезно. Минуту спустя его увлекли в лабиринт темных узких дворов, а если он и осмеливался изредка кричать, его заставляли идти так быстро, что слов нельзя было разобрать. В сущности какое имело значение, можно ли их разобрать, раз не было никого, кто обратил бы на них внимание, даже если бы они звучали внятно?
Зажгли свет; миссис Бэдуин в тревоге ждала у открытой двери; служанка раз двадцать выбегала на улицу посмотреть, не видно ли Оливера. А два старых джентльмена по-прежнему сидели в темной гостиной и между ними лежали часы.
