100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель‑адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
- Но особенно хорошо, - говорил один, рассказывая неудачу товарища‑дипломата, - особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?:
- Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим‑то пользуется этот Дон‑Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
- Parlez‑moi de ça, [Ну‑ка, ну‑ка,] - сказал он.
- О, Дон‑Жуан! О, змея! - послышались голоса.
- Вы не знаете, Болконский, - обратился Билибин к князю Андрею, - что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал - русской армии) - ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
- La femme est la compagne de l'homme, [Женщина - подруга мужчины,] - произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
- Нет, я должен вас угостить Курагиным, - сказал Билибин тихо Болконскому. - Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
- Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, - начал Ипполит, значительно оглядывая всех, - sans exprimer: comme dans sa derienière note: vous comprenez: vous comprenez: et puis si sa Majesté l'Empereur ne déroge pas au principe de notre alliance: [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая: как в своей последней ноте: вы понимаете: вы понимаете: впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза:]
- Attendez, je n'ai pas fini: - сказал он князю Андрею, хватая его за руку. - Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non‑intervention. Et: - Он помолчал. - On ne pourra pas imputer à la fin de non‑recevoir notre dépêche du 28 novembre. Voilà comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И: Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем‑то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
- Demosthènes, je te reconnais au caillou que tu as caché dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] - сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
- Ну вот что, господа, - сказал Билибин, - Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brünn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я - общество, вы, Ипполит, разумеется, - женщин.
- Надо ему показать Амели, прелесть! - сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
- Вообще этого кровожадного солдата, - сказал Билибин, - надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
- Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, - взглядывая на часы, сказал Болконский.
- Куда?
- К императору.
- О! о! о!
- Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, - пocлшaлиcь голоса. - Мы беремся за вас.
- Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, - сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
- И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, - улыбаясь отвечал Болконский.
- Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть - аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
